Через несколько минут Дэймон снова вернулся к прежней теме:
— И как же продвигаются твои тренировки?
— Если бы ты присутствовал на них, то знал бы.
Он хмыкнул.
— Ты все еще способна замораживать и перемещать предметы? — Когда я кивнула, его глаза сузились. — У тебя случались в последнее время неконтролируемые всплески энергии?
Помимо мини-циклона, пронесшегося по гостиной после того, как я увидела Бетани… ничего экстраординарного не происходило.
— Нет.
— Тогда зачем ты продолжаешь тренироваться? Твоей главной целью являлся самоконтроль. Ты уже достигла его.
Боже. Мне захотелось биться головой об руль.
— Это не единственная цель, Дэймон, — выдохнула я. — И ты знаешь об этом.
— Очевидно, нет, — возразил он, откинувшись на спинку кресла.
— Господи, это поразительно, насколько сильно ты любишь обсуждать мои личные дела, но при этом категорически отказываешься принимать в них участие.
— Мне нравится обсуждать твои личные дела. Это занимательно и почти всегда повод для смеха.
— А мне нет! — огрызнулась я.
Переместившись в тесном пространстве, Дэймон болезненно поморщился:
— Черт, машина — просто ужасна.
— Это была твоя идея. Если спросить меня, то я думаю, машина — идеальна. Хотя, возможно, это потому, что мои размеры далеки до гигантских.
Он усмехнулся:
— Еще бы с твоими-то пропорциями фарфоровой куклы.
— Если ты сейчас назовешь меня еще и пустоголовой, я за себя не ручаюсь! — вскинулась я, нервно крутя пальцем цепочку. — Уяснил?
— Да, мэм.
Мой взгляд устремился в окно, а мысли кружились вихрем, разрываясь между желанием злиться на него — потому что это было бы проще всего — и желанием объяснить ему, что у меня творилось на душе. Так много теснилось в моей груди, но я не могла произнести ни слова.
Дэймон вздохнул.
— Ты вымоталась. Ди переживает. Она все время просит меня узнать, что с тобой происходит, потому что ты перестала с ней общаться.
— О, значит, мы снова вернулись к излюбленной теме о том, как сильно ты озабочен счастьем своей сестры? Опять зарабатываешь бонусы? — брякнула я, прежде чем успела себя одернуть.
— Нет. — Потянувшись, он мягко коснулся пальцами моего подбородка, заставив меня взглянуть ему в лицо. И когда я это сделала, мое дыхание перехватило. В его глазах была боль. — Я переживаю. По многим причинам. И меня злит… злит, что я ничего не могу сделать. Наша с тобой история — это повторение того, что уже когда-то было, и хотя это так же ясно, как день, я ничего не могу изменить.
Его слова вскрыли пустоту в моей груди, и я неожиданно снова вспомнила об отце. Когда я была маленькой и расстраивалась из-за чего-то — обычно чего-то несущественного… такого, как игрушка, которую мне хотелось заполучить… у меня никогда не получалось излить свое несчастье в словах. Вместо этого я надувала губы, и отец всегда повторял мне одно и то же: