— Иосиф Фунт? — полувопросительно-полуутвердительно спросил он, догоняя бухгалтера.
— Да, а что? — видно, уже привыкнув ничему не удивляться, повернул голову Фунт.
— Хочу с вами побеседовать.
— Пожалуйста, — покорно ответил он, даже не поинтересовавшись, кто стоит перед ним.
Они пошли рядом, и Фунт стал рассматривать почву под ногами, словно отыскивая там что-то, разрешающее его непроходящую тревогу.
— В свое время, когда вы служили в гестапо, вы были в близких отношениях с неким Мишкой Лапиным, — Перминов сделал паузу.
— Не совсем верно, — поправил его тихим голосом Фунт, продолжая смотреть под ноги. — Я не был с ним в близких отношениях. У него были свои друзья, у меня же друзей не было.
— Допустим. Но вы его хорошо знали.
— Знал. И что с этого? — В его вопросе был уже и готовый ответ: Фунт не собирается распространяться на эту тему.
— Откуда он родом? — в лоб опросил Перминов.
— Вам лучше знать: вы власть! — с какими-то жесткими нотками в голосе отрезал Фунт.
— Знали бы, не спрашивали.
Фунт безразлично пожал плечами.
— Как его настоящая фамилия? — снова спросил Перминов, уже чувствуя, что здесь он работает впустую.
— Это официальный допрос?
— Нет!
— Тогда оставьте меня в покое. Лапин его фамилия, — насмешливо процедил сквозь зубы Фунт, и Перминов понял, что бывший гестаповец, если даже и знает что, говорить не хочет.
— Как фамилия той женщины, с которой жил Лапин? — для проверки спросил Перминов.
— Стыдно вам, начальник, беспокоить человека по таким вот вопросам. Думаете, если в тюрьме был, так уж можно и спрашивать, кто с кем жил! Разве я могу знать всех женщин, которые были у него или у какого другого полицейского? — наконец поднял глаза Фунт.
«Когда же это у него успело испортиться зрение? — подумал Перминов, пытаясь заглянуть через толщу стекол в глаза переводчика. — Хотя двенадцать лет заключения…» Оборвав свою мысль на половине, он стал готовить новую атаку.
— Советское правительство поступило с вами довольно гуманно. Ведь на вашей совести осталось немало преступлений. Почему же вы не хотите помочь нам найти Лапина? Или мысль о том, что он ускользнул от наказания, доставляет вам удовольствие?
— Эк, хватились! Через двадцать-то лет! А где же ваша хваленая амнистия? — ему было трудно скрывать насмешку, да он, собственно, и не пытался это делать. Потом вдруг, повернувшись к Перминову, уперся стекляшками очков в его лицо и нарочито вежливым тоном произнес:
— Пардон! Мне нужно спешить домой! Приятно было встретиться и побеседовать. Только чтобы больше к этому не возвращаться, скажу вам сейчас: я ничего, к сожалению, не знаю, кроме себя и своей теперешней жизни. Не могу быть вам полезен!