— Послушайте, но возможно ли, чтобы судьба моя, если не судьба всей страны, зависела от капризов тридцатилетнего щеголя! — воскликнул я. — Какие у него основания держать меня в «черных списках» или изгнать из «Атлантика»?
— Не следует думать, что мы принимаем все его прихоти только ради него самого, как вы говорите. Его «прихоти» имеют последствия, их поддерживают, ведь Мьюир является одним из официальных рупоров правительства Соединенных Штатов. В любой момент он может заявить: «Я вижу, что немцы продолжают посещать „Атлантик“, поэтому заставлю правительство закрыть этот клуб». И нам придется принять меры, чтобы немцы больше не посещали «Атлантик». Но вам я еще раз говорю: мера направлена не против вас лично. Все делается из страха перед Мьюиром…
Каким образом человеческое существо могло скатиться в такую пропасть?
— Я понимаю вас и более не буду посещать «Атлантик», — сказал я. — Но по своему прежнему опыту могу сказать, что не только вы, но и сами американцы когда-либо раскаются: слишком нечестными, тоталитарными методами они пытаются здесь выиграть войну. Сначала якобы в жертву победе приносится справедливость, это касается меня лично. В нейтральных странах над проживающими там немцами установлен режим строгого наблюдения. Это естественно. Но потом подозрительность распространится и на граждан данной страны, появится неуверенность в их лояльности. От граждан и даже от государственных чиновников, как это сейчас происходит в Германии, потребуют присягу в верности правительству. Дело кончится тем, что, боясь обвинения в измене и предательстве, люди будут пребывать в постоянном страхе. Никто не сможет доказать свою честность. Вот тогда вспомните своего друга Б. К., — сказал я Лаинесу.
Я метался, как дичь, попавшая в силки и окруженная голодными хищниками. Обвиненный в про-нацистских симпатиях, я узнал всю горечь существования «неприкасаемого». Особенно меня терзало отношение тех, кто получал материальную выгоду во всей этой обстановке. Во имя этой выгоды они рабски ползали у пьедестала очередного тирана.
Без хлеба, без пристанища, без работы, без состояния, я потерял не только дружеские связи. Я потерял собственное «я», честь и, наконец, радость жизни. Единственное, что меня удерживало от фатального шага в один из моментов глубочайшей душевной депрессии, ныне столь частых, было стремление узнать, чем же все-таки закончится эта драма.
С вполне понятным вниманием следил я в течение нескольких дней за ходом дискуссии по законопроекту, представленному Вильясеньором. Перес продолжал настаивать, что проект не будет принят. Но не менее вероятным было и то, что проект будет принят к ознакомлению на первом же заседании; это означало, что большинство сенаторов считало вопрос, затронутый в проекте, достойным внимания. К счастью, правительство было занято другими проблемами, так что Бетета и Перес оказались правы. Сессия конгресса закончилась, и проект Вильясеньора не был проведен, его даже не выдвинули на вторичное обсуждение.