Мы сидели в полной растерянности, раздумывая, как следует действовать в этой ситуации. Ольга считала, что нам надо немедленно вернуться в столицу, где я мог бы установить нужные контакты и быть в курсе событий. Однако из свойственного мне чувства противоречия, которое стало моей второй натурой, я предпочитал переждать бурю, собирающуюся над моей головой, в этом благодатном оазисе, полном столь дорогими мне воспоминаниями.
В глубине души я таил надежду — сейчас я понимаю, это была надежда утопающего, — что вот-вот получу известия от Мьюира… Увы, я мечтал вернуться в столицу с гордо поднятой головой в тот самый момент, когда мое положение германского эмигранта грозило стать еще более тяжелым.
Как я ждал этого сообщения! Но оно так и не пришло. Никогда. Я попросил в «Ле Тукэ», чтобы меня известили срочной телеграммой в случае, если от мистера Мьюира придет письмо или будет телефонный звонок. И каждый раз, когда я узнавал о письмах или звонках, надеялся: вот она, радостная весть!
Но ожидаемого послания, как я уже говорил, все не было. Мне пришлось вновь ограничиться передачами радио о дебатах в конгрессе по поводу отношений между нашими странами, осложнившихся потоплением мирного судна. На следующий же день я прочитывал в газетах сообщения о все тех же дискуссиях, с той лишь разницей, что они сопровождались комментариями политических обозревателей.
Для меня оставался загадкой ход мыслей представителей здешнего мира, тут все приводили в движение таинственные и противоречивые силы, знать суть которых было мне не дано. С утра и до вечера я следил, как мучительно складывается в конгрессе — мозгу нации — решение об объявлении войны нацистской Германии.
Эту страну отличала специфическая особенность: регулярные передачи дискуссий из зала сената. Ни в Англии, ни в Соединенных Штатах, которые провозглашают себя самой свободолюбивой страной в западном полушарии, ни во Франции, где парламентская традиция считается высшим завоеванием цивилизации, нет такого обычая. Современные медицинское инструменты позволяют следить за кровообращением человека, прослушивать работу сердца и даже заглянуть под черепную коробку, чтобы удостовериться, не болен ли его организм. Таким инструментом в этой стране было радио, позволявшее каждому заглянуть в сенат.
Заседания конгресса начинались между шестью и семью вечера. Стоило только нажать кнопку радиоприемника — слушай дискуссию в сенате! Для открытия сессии вовсе не обязательным было присутствие всех сенаторов. Но обязателен ритуал, великолепно отражающий значение Ла Кабреры в общественной жизни нации: при открытии заседания читались постановления об увековечении памяти тех или иных национальных деятелей, которые являли «возвышенный» пример бескорыстного служения родине. Документы эти составлялись теми, кто стремился пробраться вверх и хотел заранее заручиться расположением столпов общества.