К этому времени наша страна уже делала первые шаги в развитии собственной промышленности. В частности, были приняты таможенные ограничения на ввоз кубинских сигар — одна из мер защиты национальной табачной промышленности.
В период развязанной нацистами антисемитской кампании, естественно захватившей и Франкфурт, Б. К. и другие члены разросшегося семейства стали объектами преследований. Б. К. помогло то, что за рубежом у него оказались родственники — они уже были гражданами нашей страны, и сам он являлся акционером местных табачных предприятий. Довольно легко раздобыв визу на выезд, Б. К. эмигрировал в Америку. Так он и появился среди нас.
Жизнь его в нашей стране подробно описана на страницах рукописи. Чувствуется глубокая признательность к приютившей его земле, где он нашел мир и теплоту искренней любви. Однако это не помешало Б. К. подвергнуть острой критике многие из наших традиций и привычек. Если не придавать большого значения такого рода замечаниям (они, кстати, носят вполне объективный характер), то можно прийти к заключению, что Б. К. полюбил нашу страну, как вторую родину. Это единственная причина, оправдывающая публикацию его несколько несвязных записок, представляющих собой, как уже говорилось, заметки сугубо личного плана. Любопытны его оценки присущих только нам характерных особенностей. Они даны человеком бесстрастным, чужим, но стремящимся понять нас. Понять по-настоящему.
Тогда еще никто не знал, какова будет судьба Германии по окончании второй мировой войны. Из того, что Б. К. любил на земле предков, ничего не осталось. Надежды на новую жизнь, которым, к сожалению, так и не суждено было сбыться, Б. К. связывал с землями, лежащими по другую сторону Атлантического океана. Все эти соображения, а также чувство глубокой признательности к нашей стране побудили его принять новое гражданство и отказаться от подданства гитлеровской Германии. Б. К. довольно сносно освоил испанский язык и даже пристрастился к некоторым из наших национальных блюд, которые поначалу казались ему отвратительными.
Мир его религии диктовал ему, что будущее предначертано и неоспоримо, и это заставляло Б. К. понимать любое явление как акт божественной воли, нечто совершенно не связанное с действиями и поступками самого человека. В обиходе подобный подход к жизни называется фатализмом. С годами эта убежденность лишь укрепилась в нем. По мере того как близилось свидание со смертью, все более таинственно и непонятно складывалась судьба Б. К.