Будь Чигорин поэтом, он бы не забивал себе голову глупыми вопросами, а взялся бы за перо и написал сонет или мадригал. Но, как мы уже горорили выше, Чигорин не рассуждал и не мыслил поэтическими категориями. Он был шахматист – то есть человек, который, подобно апостолу Фоме, верит в существование вещи не тогда, когда видит ее собственными глазами, а когда ощупывает ее твердыми пальцами мысли.
Вот и сейчас, вместо того чтобы, подобно Петрарке, писать сонеты своей Лауре, Чигорин отхлебнул чаю, посмотрел на свое отражение в окне и громко спросил:
– Как же это произошло, что ты так втюрился, а?
Замолчав, он выжидательно посмотрел на окно, будто рассчитывал на то, что оно, уж неизвестно каким образом, ответит ему на этот трудный вопрос. И, возможно, так бы и случилось, но в этот момент в дверь квартиры Чигорина тихо постучали.
Чигорин повернул взлохмаченную голову к двери и громко сказал:
– Войдите, не заперто!
Дверь со скрипом открылась, и на пороге появилась пожилая женщина с широким лицом, в простоватой одежде, но с пенсне на плоском носу.
– Вы Михаил Иванович Чигорин? – спросила она простуженным голосом.
– Да. Входите!
Михаил Иванович вскочил со стула, подошел к женщине и взял ее под локоть, помогая войти в комнату.
– Ох, свят, свят… – пробормотала она. – Когда же эта вьюга проклятая уймется.
Чигорин подвел ее к столу и усадил на самый мягкий стул.
– Ничего, что я прямо в одежде? – осведомилась женщина в пенсне, вертя круглой головой и оглядывая гравюры, развешанные по стенам.
– Ничего, – ответил Чигорин. – Может, хотите раздеться? Хотя, наверное, не стоит. У меня тут холодновато. Забыл с утра растопить камин. Совсем вылетело из головы.
– Да я и ненадолго, – отозвалась женщина. – Госпожа велела все вам рассказать и тотчас уйти. Чтобы хозяин не спохватился.
Чигорин недоуменно воззрился на женщину.
– Какая госпожа? – не понял он. – От кого вы?
– Меня послала Анна Петровна Лебедева. Я ее служанка.
При звуке имени любимой женщины глаза у Чигорина возбужденно блеснули, как у восемнадцатилетнего юноши. Но тут же возбуждение сменила тревога.
– Что-то случилось? – порывисто спросил он.
Женщина вздохнула и грустно произнесла:
– Случилось, батюшка. Хозяин… Александр Бенедиктович Бостанжогло… узнал о том, что госпожа была у вас минувшей ночью, и жестоко ее избил.
– Что? – не поверил ушам Чигорин. – Как?
– Приказал своему дикому татарину выпороть ее плетью. Видели бы вы это – платье в клочья, плечи исполосованы. Бедняжка едва жива, но хозяин не допускает к ней врачей. Он будто не в себе. Пьет горькую и все твердит: пусть она лучше умрет, чем уйдет к нему! Ох, свят, свят…