Дописав последнюю, он тщательно промакивает страницу и небрежно говорит:
— Завтра можете не приходить. Я все равно буду заниматься. Выучу это, и еще столько же возьму дальше. Чего вам понапрасну мучиться.
— Мы и так не придем, Симас придет, — сообщает Костас.
— Симас? — Йонас даже рот разинул от удивления. — Почему Симас?
— Мы так договорились, — говорит Ромас.
— Договорились?
— Все по очереди, — объясняет Костас.
— По очереди. А кто после Симаса?
— Зигмас, потом Ниёле. Потом снова мы…
У Йонаса даже ручка выпала из рук.
— Ниёле? Ну уж нет! Кто угодно, а только не Ниёле!
— Боишься ее? — смеется Ромас.
— Не-е-ет, но… — Йонас поражен непонятливостью друзей. — Да только сами понимаете, как это будет выглядеть! Девчонка приходит к тебе и сидит. Вы когда-нибудь о чем-нибудь подобном слышали?
— А ты выучи так, чтобы ей не пришлось долго сидеть. Проверит. Если все в порядке, немножко попишете, почитаете, и уйдет, — успокаивает Костас.
Йонас понимает, что все равно отвертеться не удастся, и скрепя сердце соглашается.
— A-а, ладно… Пусть ходит.
Костас заглядывает в тетрадь Йонаса:
— А где еще два предложения?
— Сейчас! — спохватывается Йонас. — Как там было?.. Это же для меня все равно что чихнуть лишний раз. Раз — и готово!
Снова воцаряется тишина, только отчетливо звучит голос Костаса, в перерывах слышен скрип пера и тяжелые-тяжелые вздохи. Это будущий ученый Йонас Вингилис пишет упражнение по английскому языку, бормоча про себя «а» и выводя «у», как установлено неведомыми изобретателями этого чудно́го языка.
В это воскресное утро дверь открыл сам учитель. Увидев мальчиков и Ниёле, он очень обрадовался.
— Проходите прямо, дети мои, — подбадривал учитель, ласково подталкивая их вперед.
Но они шли на цыпочках, опасаясь жены учителя, хотя ее и не было в комнате. Лишь очутившись в кабинете, ребята почувствовали себя свободно. Все здесь выглядело как и раньше, только не видно было кровати. На ее месте стоял письменный стол. А сам Пуртокас, еще не так давно собиравшийся умирать, теперь оживленно сновал по комнате, подавал им стулья, несмотря на протесты и попытки ребят похозяйничать самим. Его лицо было все еще исхудалым, бледным, словно выскобленным болезнью, но просветлевшим. А под мохнатыми белыми клочками бровей светились серые добрые глаза. Их взгляд был спокойным и ласковым, казалось, что он полон теплоты летнего предвечернего часа. Учитель усаживал гостей и объяснял им:
— А я нарушил наш договор, друзья, сам прочел оставшуюся часть рукописи. И не только прочел. На досуге сделал письменный перевод. Оригиналом, возможно, заинтересуется Академия наук, а нам останется перевод. Теперь чтение пойдет быстрее.