Ричарди ни разу не говорил с ней, но был уверен, что никто не знает Энрику лучше, чем он.
Он никогда бы и не подумал, что это случится. Однажды в воскресенье няня не смогла купить зелень с тележки у торговца с Каподимонте, и Ричарди пошел сам, повернулся, чтобы идти назад с пучком брокколи под мышкой, и оказался лицом к лицу с Энрикой. Он до сих пор вздрагивал, вспоминая странное чувство, которое испытал тогда, — смесь удовольствия, смущения, радости и ужаса. Потом он сотни раз видел перед собой в полудреме — перед тем, как уснуть, или сразу после пробуждения — эти глубокие черные глаза. Он тогда убежал, но сердце прыгало у него в груди, а удары крови отдавались громким стуком в ушах. Бежал, роняя по пути брокколи, прикрыв глаза, чтобы удержать в памяти эти длинные ноги и намек на улыбку, который, кажется, увидел мельком.
«Разве я могу заговорить с тобой? Что я могу дать тебе кроме страданий из-за того, что ты постоянно будешь видеть меня измученным?»
Энрика внутри маленького конуса света продолжала вышивать, ничего не зная о мыслях и чувствах комиссара.
Перед тем как погрузиться в сон, Ричарди еще раз вспомнил паяца и его полную отчаяния последнюю песню: «Я хочу крови, даю волю гневу, ненавистью закончилась вся моя любовь»…
Что может заставить человека петь в последнюю минуту жизни? Вецци готовился выйти на сцену и повторял свою партию. И почему он плакал? Ричарди хорошо помнил след от слезы на гриме.
А может быть, певец плакал от какого-то чувства, которое навеяла эта опера? Но если так, от какого? Что особенного в этом представлении? И почему через час после начала спектакля исполнитель главной партии еще только накладывал грим?
Он должен понять больше. Проникнуть во внутренний мир Вецци и вглубь его необычной профессии, которая сплошь вымысел и притворство. Надо попросить помощи у того священника.
Ветер тряс оконные рамы. Под этот шум Ричарди уснул и увидел неясный сон: паяц со слезами на лице, перед ним ладонь, которая что-то вышивает. Ладонь левой руки.
На следующее утро холодный ветер не стих. По небу мчались тучи, черные и тяжелые, а лучи солнца освещали в промежутках между ними то один, то другой участок города. Словно кто-то направлял наугад прожектора, которые высвечивали подробности пейзажа, не обязательно важные. По пути в полицейское управление Ричарди видел, как мужчины гнались за своими унесенными ветром шляпами. Босые дети, не замечая холода, играли в парусники, выступая в роли собственно кораблей, тряпки над их головой служили парусами. Нищие кутались в свои лохмотья и пытались укрыться в воротах особняков, но сторожа не желали проявлять терпимость и прогоняли их оттуда.