— Пьяный дед, спал, — поморщился Сакович.
Но Яшку как прорвало, настроения друзей он не замечал, не чувствовал:
— Вот это вот как-то меня… не знаю… Жутко стало!
— Трешку ты куда дел? — прервал его Сакович. — Что дед тебе дал.
— Трешку?
Сакович ухмылялся так, словно знал за ним, за Яшкой, что-то такое, что давало ему право на этот слегка презрительный, нетерпеливый тон. Недобро смотрел Хава. Ощущая неладное, Яшка заедаться не стал. Простодушное выражение, с каким смотрел он на своих приятелей, казалось совершенно естественным: глуповатая улыбка на бледном, никогда не загорающем лице, белесые, едва различимые брови и белобрысая, неухоженная шевелюра.
— Трешку я отдам. У меня она, — сказал Яшка, показывая полную готовность договориться по-хорошему.
— У тебя? — снова усмехнулся Сакович. — Ну, тогда за сигаретами смотай.
— Ты же не куришь? — удивился Маврин.
Сакович внимания на него не обратил:
— Ты на ходу, — велел он Яшке, — так что давай!
— Сигареты? — Яшка достал из кармана едва начатую пачку, протянул и, считая, видно, что инцидент с деньгами сторожа исчерпан, вернулся к рассказу: — Что же, думаю, такое? Все так хорошо было. Из-за чего передрались? За это же вломать могут — только держись! Это же не какой-то ларек вшивый почистили. Просто вот, за вас испугался.
Сигареты Сакович взял, стиснул пачку, скомкал в кулаке так, что труха посыпалась, когда начал он ее мять, растирать длинными, нервными пальцами. Яшка, наконец, в изумлении замолк, и тогда Сергей швырнул белый, бумажный и целлофановый комок на истоптанную землю.
— Ты чего?
— Сказал же, за сигаретами смотай! Не понял?!
Это было уже откровенное хамство.
— Я тебе в морду дам — смотай!
— Смотай, Яша, — донесся откуда-то голос Хавы.
— За сигаретами, Яша, — повторил Сакович, произнося каждое слово раздельно и весомо.
И под тяжестью этой Яшка напрягся.
— Сам смотай! — замахнулся он и стиснул зубы. Одной рукой приходилось удерживать руль, потому и замах получился несерьезный, неловкий.
А Сакович ожидать больше не стал — ударил. Глаза жестоко сузились, едва ли соображал он, зачем и за что. Яшка схватился за скулу.
— Хава! Чего он…
И осекся — удчрил сбоку Хава. Вместе с мопедом Яшка опрокинулся, загремел, ушибся больно о какие-то железяки и камни. Потом, не пытаясь подняться, заплакал от обиды, заскулил:
— За что, за что… Чего вы… у-у…
Яшка всхлипывал, размазывал слезы, а Хава, не замечая его, скомандовал:
— Пошли! Обещал я вчера белые джинсы Мавре достать и достану, тварь последняя буду, достану!
С этими словами Хава достал из кармана часы, поскреб раковинку на корпусе и стал надевать. Часы оказались старые, побитые и не шли, он покачал головой, спросил мрачно: