– Я внизу. Смог вырваться пораньше. Спускайтесь со своим ивритом.
– Ммм… Не могли бы вы лучше подняться ко мне? – смущенно попросила она. – Мой иврит записан на более тяжелых носителях, чем бумага.
– На скрижалях? – хохотнул Симон и добавил: – Ладно, говорите номер комнаты.
Через пару минут он появился в дверях: такой же красавец, каким Маша его запомнила. Только теперь еще несколько нетрезвый красавец, что ему даже шло: щеки порозовели, темные глаза смеялись, когда он переступил порог ее номера, где сразу же стало тесно.
– Ну и где ваши скрижали? – спросил он и сразу осекся, увидев разложенные на кровати плитки. – Ага. Вот оно какое, ваше искусствоведческое исследование. Дайте-ка поглядеть… – Он подошел к кровати и внимательно осмотрел мерцающие на покрывале плитки.
Маша молча стояла за его спиной.
– И где ж тут иврит? – с улыбкой поднял голову он.
– Здесь, – кивнула Маша на кровать. – Сейчас я вам покажу. – И она полезла в сумку за уже второй распечаткой фотографий. Только теперь каждая плитка представляла собой десятую часть своего обычного размера, и все они уместились на одном листе.
Симон взял страницу в руки, прищурился и с восхищением воззрился на Машу:
– Браво! Это действительно иврит.
Он перевел взгляд обратно на изразцы. Медленно прочел: «Дом Розалинды. Подпол. Вторая четверть».
Он вопросительно поглядел на Машу, но она ошеломленно молчала, переваривая информацию, к которой ей пришлось идти столь окольными, трудными и опасными путями.
– И все? – спросила она.
Симон кивнул:
– Ну да.
– А улица? – умоляюще посмотрела на него Маша. – Где находится этот самый дом Розалинды?
Симон пожал плечами.
– Не знаю. Больше тут ничего нет. Может быть, существовали другие изразцы? Просто затерянные во времени и пространстве? Все-таки больше четырех столетий прошло.
– Нет, – покачала головой Маша. – Я почти уверена, что других изразцов этой серии не существует.
Симон ободряюще ей улыбнулся:
– Знаете, такой результат – это уже победа. Думаю, вы справились с заданием.
Маша бледно улыбнулась в ответ – обида жгла ее изнутри: неужели это конец?! Тот финиш, ради которого она пересекла пол-Европы, потеряла кучу времени и сил? Все, ради чего, возможно, убивали этих несчастных в Москве и в Брюгге?
Разочарование так ясно было написано на Машином лице, что Симон приобнял ее за плечи, пытаясь утешить.
– Хватит, Мари! Уверен, на площади Саблон найдется бар, который сможет вас, кхм, подбодрить.
– Я не знаю, – мрачно ответила Маша.
– Это был риторический вопрос, – подмигнул Симон. – Как раз-таки тут такой и имеется. Гран-де-Сель – слыхали? Ну конечно же, нет. – Он неумолимо увлекал ее к двери. – Вы же, кроме своих архивов, небось ничего в Брюсселе-то и не видали. На «Писающего мальчика» хоть ходили поглазеть?