Рене видел, что Лонгвиль увлекся, насколько это вообще было возможным при его темпераменте, поэтому, воспользовавшись небольшой паузой, он решил повернуть руль беседы в нужном направлении.
— Мсье Лонгвиль, а не мог ли Грейвс так или иначе синтезировать этот апейрон? И именно из него, апейрона, изготовить свои сверхмощные боеприпасы?
Физик вздохнул, по всей видимости сожалея о невежестве и наивности Хойла.
— Поверьте, это невозможно.
У Рене вдруг мелькнула догадка, мысль настолько простая, что он удивился, как она не пришла ему в голову раньше.
— Хорошо, — сказал он, — я готов поверить вам, что синтез этого самого файрбольного вещества, апейрона, сейчас невозможен. Но не мог ли Грейвс найти его залежи, его выходы к поверхности земли? Нечто вроде апейроново-кимберлитовых трубок?
По полному масковидному лицу Лонгвиля пробежала какая-то тень, Рене мог поклясться в этом, но голос его был по-прежнему сух и снисходителен.
— Если апейрон и существует, то он находится на глубине нескольких сот километров. Пытаться организовать его добычу при современном уровне техники бессмысленно.
— Но Вильям Грейвс несколько раз выезжал в Габон и вел там какие-то геологические изыскания! Какие?
Это был неосторожный и явно ошибочный ход. Лонгвиль выпрямился в кресле и холодно отчеканил:
— Я еще раз повторяю, мсье Хойл, что никакого понятия не имею о деле Вильяма Грейвса. И я был бы весьма благодарен вам, если бы вы больше не возвращались к этому вопросу.
По существу беседа на этом и закончилась, все остальное были лишь фразы, дань вежливости перед прощанием. И все-таки Рене не зря посетил Лонгвиля: он уверился, что Грейвс что-то экстраординарное нашел или, по крайней мере, искал в Габоне. А разве это так уж мало? Вдруг Грейвс каким-то образом докопался до залежей этого таинственного апейрона и, само собой, назвал его грейвситом!
На шестой день пребывании в Париже Рене ранним утром разбудил телефонный звонок и незнакомый голос, предварительно осведомившись, с кем имеет честь говорить, попросил его между десятью и одиннадцатью часами навестить известное ему кафе. Известное кафе? Рене замешкался с ответом, не понимая, о чем идет речь. Обладатель незнакомого голоса, очевидно, знал, что может поставить Рене в тупик, потому что очень ловко, говоря обиняком и намеками, пояснил, что речь идет о том самом кафе, которое было оговорено как своеобразный явочный пункт дядей Майклом. Телефонный звонок и обрадовал и обеспокоил Рене. Обрадовал, потому что кончились дни томительного ожидания и впереди замаячил огонек грядущей удачи. Визиты к Шербье и Лонгвилю, конечно же, никак нельзя назвать настоящим успехом промежуточное звено, не более того. А обеспокоил своей осторожностью, конспиративностью. Неужели он, Рене Хойл, под наблюдением и дело зашло довольно далеко? Обо всем этом и размышлял Рене, шагая по мокрым осенним листьям, щедро устилавшим пестрым шуршащим ковром парижские улицы.