Историю этой прошлой жизни мне поведала сама Женька, а ныне Евгения Григорьевна Алёшичева, которой уже за семьдесят. После реабилитации они не вернулись на Украину, а переехали в Биробиджан, ставший им родным. Евгения больше никогда не была в тех местах, как будто пыталась вычеркнуть из жизни эту почти лагерную жизнь. Но на моё предложение вновь съездить на двадцать третий километр, где прошла её молодость, она, как мне показалось, с удовольствием и почти без раздумья согласилась.
Мы поехали по новой объездной дороге, по которой она ещё не ездила, но когда на восьмом километре выехали на старую трассу, Евгения Григорьевна словно вернулась на пятьдесят лет назад, вспоминая места, где прошла её юность, и называя только ей знакомые приметы, которые проехали или через минуту покажутся из-за поворота. Я смотрел на неё и удивлялся. Как может память человека через пятьдесят лет так моментально воспроизводить прошлое. Она знала каждый съезд с дороги и мостик, каждый ручей. На очередном километре бирофельдской трассы называла места, где собирали грибы, голубицу, землянику, калину, виноград, маньчжурские орехи, кедровые шишки, папоротник-орляк, дикий лук, черемшу, березовый сок — это была их еда, которой питались всё лето, а заготовленных таёжных припасов должно было хватить и на долгую холодную зиму. Тайга кормила, поила людей и давала возможность выжить.
Километры быстро пролетели под колёсами машины. После двадцать второго километра, на подъезде к нашей конечной цели я сбросил скорость, ожидая увидеть съезд с дороги среди густой зелени деревьев, где должен был быть тот самый мостик в прошлое. Действительно, с правой стороны дороги был съезд на просёлочную тропу. К сожалению, мостика уже давно не было. Маленький ручеёк всё также сбегал с сопки по придорожной канаве среди камней, кустов и терялся в траве.
Мы прошли по тропе и неожиданно увидали за деревьями спецмашины с геодезистами. Здесь расположилась бригада проектировщиков новой трассы. Чуть поодаль, на небольшой полянке любитель-пчеловод расставил несколько десятков пчелиных ульев.
Евгения Григорьевна вдруг остановилась, начала оглядываться, как будто заблудилась, пытаясь определиться на вроде бы знакомой и уже незнакомой местности. Она смотрела на разросшиеся густые кроны деревьев, кусты, склоны сопки, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, чтобы показать мне в этом глубоком зелёном море окружающей нас тайги, где они жили, где стояли бараки, магазинчик, в который ходила пятьдесят лет назад. Она вздыхала и переживала, зачем-то извинялась передо мной, что не может сориентироваться на местности. Как мог, я пытался её успокоить. Мы подошли и переговорили с пчеловодом, с геодезистами, и она наконец успокоилась.