— Нет! Все, что я помню о войне, — это что мне всегда было холодно!
— А вы не планировали сегодня съесть меня, герр Дортлих? У вас тут с собой завтрак, я вижу. — Ганнибал рассмотрел бутерброды. — Слишком много майонеза, герр Дортлих.
— За мной скоро сюда приедут, — сказал Дортлих.
— Вы нам руки ощупывали. — Ганнибал пощупал руку Дортлиха. — Вы нам и щеки щупали, герр Дортлих, — продолжал он, щипая Дортлиха за щеку. — Я зову вас «герр», но вы ведь не немец, не так ли? Вы не литовец и не русский, правда? Вы сам по себе гражданин — гражданин страны «Дортлих». Знаете, где теперь остальные? Поддерживаете с ними связь?
— Все погибли, все погибли на войне!
Ганнибал улыбнулся ему и развязал собственный носовой платок. В узелке было полно грибов.
— Сморчки нынче в Париже идут по сотне франков за сто граммов, а эти выросли на обычном пеньке! — Он встал и пошел к коню.
Дортлих забился, пытаясь освободиться, пока Ганнибал отвлекся.
На широкой спине Цезаря висел моток веревки. Ганнибал привязал свободный ее конец к шлее упряжи. На другом ее конце была завязана петля-удавка. Ганнибал вытравил веревку и подтянул петлю к голове Дортлиха. Разлепил слипшиеся бутерброды и намазал петлю майонезом, а потом наложил толстый слой майонеза на шею Дортлиха.
Отдергиваясь от его прикосновений, Дортлих торопливо говорил:
— Один остался в живых! Он в Канаде — это Гренц! — посмотрите, там есть его медальон! Мне придется выступить свидетелем!
— Свидетелем чего, герр Дортлих?
— Того, о чем вы говорили. Я этого не делал, но я скажу, что все видел.
Ганнибал надел петлю Дортлиху на шею и заглянул ему в лицо.
— А разве я вас об этом просил?
И вернулся к коню.
— Остался только один — Гренц! Он удрал на корабле с беженцами из Бремерхафена[60] — я могу дать письменные показания…
— Очень хорошо, значит, вы желаете петь?
— Да, я буду петь.
— Тогда давайте споем для Мики, герр Дортлих. Вы ведь знаете эту песенку. Мика ее очень любила. — Он развернул Цезаря крупом к Дортлиху. — Я не хочу, чтобы ты это видел, — сказал он коню на ухо и сразу же запел: — Ein Mannlein steht im Walde ganz still und stumm… — Он щелкнул языком на ухо Цезарю и повел его вперед. — Пойте, чтоб веревка не натягивалась, герр Дортлих. Es hat von lauter Purpur ein Mantlein um.
Дортлих вертел шеей из стороны в сторону в намазанной майонезом петле, видя, как веревка разворачивается в траве и натягивается.
— Вы не поете, герр Дортлих!
Дортлих открыл рот и запел — немелодично заорал: «Sagt, wer mag das Mannlein sein».
И они запели вместе: «Das da steht im Walde allein…» Веревка натянулась и поднялась над травой, чуть провисая. Дортлих завизжал: