Одна дело бежать под защиту папы от неправого приговора сюзерена и совсем другое приобрести репутацию возмутителя спокойствия, с неблагодарностью отталкивающего руку доброго и щедрого государя. Его высочество подумал, что не стоит портить отношение с королями Европы раньше времени. К тому же Жорж-Мишель не забывал, что если собирать армию в Релингене было трудно, а в Турени — очень трудно, то делать это в Париже было и вовсе невозможно. Не считать же солдатами ремесленников и лавочников в ржавых кирасах, которые просто из кожи вон лезли, лишь бы объявить всему свету о своей поддержке Католической Лиги? К Святому Союзу принц относился скептически, оставаться в Париже не желал, а, значит, надо было рассыпаться в благодарностях, ехать в Тур и искать союзником.
Турень показалась его высочеству сонным царством, губернаторская резиденция в Туре убожеством — так что Жорж-Мишель предпочел отправиться в родной Лош, — а жалобы чиновников на неразбериху последних лет нагоняли тоску. Принц Релинген не собирался разбираться с налогами, разбойниками, дорогами и крепостями. Его высочество даже начал подумывать, кого из друзей короля соблазнить ненавистным губернаторством, но вскоре с сожалением убедился, что миньоны его величества согласны блистать в Лувре, но даже ради высоких должностей и доходов не жалеют покидать Париж и отправляться в ссылку. В ссылке приходилось находиться самому. Осознав тщетность всех усилий, Жорж-Мишель решил заглушить горечь поражения шумными празднествами, а туреньские дворяне, за последние годы отвыкшие от блеска королевского двора, принялись осаждать переднюю губернатора, наперебой льстили, гнули спины, молили о протекции и, в конце концов, настолько надоели его высочеству, что Жорж-Мишель принялся дурить похлеще короля.
Через две недели безумств и чудачеств принц Релинген махнул рукой на осторожность и отправился к матушке в Барруа, полагая, что вдали от чужих глаз сможет, наконец, начать собирать армию, но и здесь его подстерегала неудача. Принцесса Блуасская утверждала, что графство Бар слишком мало, чтобы дать ему солдат, а попытка связаться с наемниками будет равносильна воплю на всю Европу «Хочу Нидерланды!». Спорить с матушкой было глупо, Жорж-Мишель это признавал, но и сдаваться было обидно. Наскоро попрощавшись с ее высочеством, принц Релинген отправился в Пуату, рассчитывая встретиться там с еще одним кузеном Генрихом — на этот раз Бурбоном.
Генрих Наваррский всегда помнил добро, помнил, кому обязан бегством из Лувра, и потому встретил кузена с распростертыми объятиями, однако рассказ Жоржа-Мишеля о Нидерландах и Филиппе Испанском пробудил в молодом короле и другие воспоминания. Однажды кузен Жорж уже обещал ему райские кущи, вот только обещания обернулись парижской резней и четырьмя годами кошмара. Молодой человек покачал головой, уверяя, что не имеет ни средств, ни сил, ни желания ввязываться в войну, и вообще, слишком недавно обрел свободу, чтобы вновь ею рисковать. Становиться под знамена принца Релинген ни Генрих де Бурбон, ни его люди не желали…