Поразмыслив над ситуацией, его высочество решил не обижаться на крестного и сделать все, чтобы папская булла стала не просто клочком выделанной кожи. Пусть у него пока и не было армии, зато было целых три корабля, и Жорж-Мишель заранее предвкушал, какую неразбериху сможет внести в дела короля Филиппа в Нидерландах.
Уроки живописи у Веронезе также подошли к концу. Великий мастер был счастлив, что отныне избавлен от капризов вельможного подмастерья. И все же, наблюдая за трудами ученика, Веронезе не мог не сетовать на несправедливость судьбы, которая столь щедро одарила взбалмошного молодого человека. Принц, крестник папы, родственник королей — Веронезе не мог понять, зачем Господь наградил этого баловня судьбы еще и талантом художника. Временами великий мастер размышлял, что принц не дает себе труд даже задуматься о том, что пишет, и уж вовсе не понимает, как много нового внес в искусство живописи. Дело было даже не в легкости письма его высочества, а в иллюзорности всего, что он изображал. Веронезе уже давно понял, что к розыгрышам молодой человек готов всегда и везде, и все же каждый раз попадался на живописные проделки принца. Готовые рухнуть на голову несуществующие балконы, фальшивые окна и двери, ложные отражения в зеркалах — веронец долго не верил, что у принца хватит терпения расписать целую комнату, но представить, что он обладает столь буйной фантазией, художник и вовсе не мог, и теперь горько сожалел, что его сыновья не обладают хотя бы каплей таланта его высочества.
Итак, шевалье Жорж-Мишель покидал Рим с полным осознанием того, что благополучно завершил все дела. Во Францию его высочество отправился обремененным двумя папскими буллами, четырьмя подмастерьями, тремя кораблями, собственным портретом кисти Веронезе, двумя Мадоннами Рафаэля и одной Мадонной сварливого грека, античным бюстом, солонкой, распятием и всевозможными безделушками работы Бенвенуто Челлини, двумя трактатами по астрономии и трактатом по анатомии, камерой-обскурой, рецептом нового крахмала, парочкой стеклянных стилетов, десятью бочками кьянти и роскошным изданием Данте. Однако если принц Релинген полагал, что вручив Генриху предназначенную ему буллу, а мадам Екатерине Мадонн и любимое ею вино, он сможет попрощаться с Парижем и заняться собственными делами, то его ждало жестокое разочарование. Расстаться с Парижем его высочеству все же удалось, пусть и не сразу, но вот дела оказались отложенными на неопределенный срок.
Сначала его величество, обрадованный возвращением беглого кузена, а в еще большей степени папским благословением, закатил грандиозный праздник. Балы и охоты сменяли друг друга в течение недели, придворные веселились, Жорж-Мишель скучал, а Генрих ломал голову, как бы еще порадовать родственника. По мнению его величества, самым лучшим подарком Жоржу было предложить кузену остаться при дворе, однако мадам Екатерина, обеспокоенная изменившимся положением племянника, посоветовала Генриху наградить принца иначе. Пост губернатора Турени почетом и выгодой способен был порадовать любого вельможу, если, конечно, он не был принцем крови, но Жорж-Мишель готов был проклясть все на свете, вынужденно отложив поездку в Релинген. В какой-то миг его высочество даже подумал, а не отказаться ли ему от королевского дара, но здравый смысл и недавний опыт напомнили, что отказ будет воспринят как мятеж.