Молодой человек отер влажный лоб. Оставалось признать, что Жерар де Саше был трусом. Обыватели Турени сколько угодно могли славить его героем, называть Цезарем и Ахиллесом, но он-то знал, что рвался в армию только потому, что стремился сложить с себя всякую ответственность, отдать другим право распоряжаться своей судьбой, бежать от себя и собственных гарпий. И что теперь, взять имя Франсуа и начать жизнь сначала? Чтобы после очередной заварушки спрятаться в монастыре и принять четвертое имя? Ну, нет, это уже смешно. Он больше не будет бегать от судьбы, с этим покончено. И в гражданской войне он участвовать тоже не будет. Вот если кто-нибудь посмеет напасть на его дом, негодяям не поздоровится, но убивать французов за то, что они читают те же молитвы не на латыни, а на родном языке — увольте! Это не его война и не те победы, что могут принести славу. Скоро у него появится сын и он сделает все, чтобы сыну было, чем гордиться.
Жаркая волна стыда заставила вспыхнуть щеки и даже уши графа. А чем его сын будет гордиться? Именем Саше, от которого за целое лье разит презрительной милостью короля? Графским титулом, который ему швырнули словно кость?
Шевалье де Бретей, граф де Саше закусил губу. Не так важно, какое из имен — Александр, Франсуа или Жерар — он возьмет. Его гарпии всегда с ним, и, в общем-то, они весьма покладистые зверушки. Важнее другое. Из-за нелепого страха перед насмешками он отказался от родового имени, предал своих предков и будущих детей. Из-за его трусости имя Бретей забудут, словно и не было длинной череды его предков, не было подвигов, не было свершений, не было ничего…
Сердце бешено колотилось в груди, воздуха не хватало, и Александр понял, что сейчас умрет. Рванул ворот… попытался вздохнуть… а потом со всей силы ударил по стеклу, чтобы открыть створку окна… Отражения дрогнули, оконные стекла посыпались вниз, в лицо ударил ветер, так что молодой человек едва успел отшатнуться. Ударился спиной о ближайший книжный шкаф и почувствовал, как сверху что-то упало к его ногам.
Звон разбитого стекла, ветер, внезапно сгустившаяся темнота и суета сбежавшихся на шум слуг привели графа в чувство. Господи, что он натворил?!
— Ваше сиятельство, вы обронили, — смотритель библиотеки почтительно подал Александру упавший том. Слуги торопливо зажигали потухшие от ветра свечи и собирали разбитое стекло. Молодой человек рассеянно бросил взгляд на раскрытую книгу и замер:
«… Таким образом, — читал он, — граф Валеран де Бретей взошел на эшафот, возведенный для него перед королевским замком в Лоше. Как и всякий добрый христианин, он препоручил душу свою Всевышнему, а детей — заботам благородного короля, после чего и был обезглавлен в соответствии с приговором и традициями Французского королевства. Так закончил свои дни один из храбрейших капитанов нашего времени, вернейший рыцарь, даже заговором и смертью своей послуживший благополучию и величию короля. Граф Дюнуа и герцог Алансонский горько оплакивали кончину друга и боевого товарища и по великодушному дозволению короля Карла предали тело казненного погребению в церкви Нотр-Дам в Лоше. Что же до владений графа, то они были…».