И мужика снова прорвало:
— Да как ты… — сжатый в его руке бокал треснул, расплескав по узорчатой столешнице темно — красное содержимое. Оба официанта кинулись устранять последствия чужой оплошности, но, отступили с вежливым поклоном в сторону, едва взглянув на перекошенную физиономию бьёрна. А этот психованный схватил салфетку и принялся промакивать лужицу сам. Естественно, напоролся рукой на осколок и вместо того, чтобы встать из? за стола и пойти обработать рану, яростно зашипел, швырнул салфетку и, уставившись на меня, выдал: — Ты это сделала, ведьма, да? Ты меня поранила!
— Это как, интересно? — искренне удивилась я.
— С помощью твоей проклятой магии! — воскликнул он, а я подумала, что горячий темперамент и вспыльчивость присущи, скорей всего, большинству белых модифицированных. Удивительно, что Павел до сих пор молчит. Или ему исключительно ром язык развязывает? Взглянув на остальных, заметила, как те усердно ковыряют в тарелках, явно не желая участвовать в мерзкой сцене. — Ты — гадкое отродь… — снова начал возмущаться Арсений, но Акиллар перебил:
— Хватит! — стукнув по столу кулаком так, что мы с Яшкой аж подпрыгнули, воскликнул он. — Прекрати портить мне вечер, Арсен! — вот так вот… ему вечер, а не мне настроение идиотскими наездами. Гады все! И белые, и рыжие. Ведь если б Лалари промолчала, глядишь, и закончили бы мы эту проклятую трапезу в молчании. — Езжай домой. У тебя сегодня был плохой день…
— Из? за этой твар — р–ри, — рыкнул длинноволосый, потрясая окровавленной кистью. Хотелось сказать, что сам он тварь, но я прикусила язычок, не желая провоцировать больного на голову господина еще больше.
— Эта, как ты выражаешься, тварь — моя будущая жена, — напомнил ему глава клана.
— Младшая, — мстительно добавил бьёрн, который мне категорически не нравился. Истеричка какая? то, а не мужчина. Кем же он все? таки приходится вожаку, кроме как близким другом? Только бы не очередным братом или каким? то другим родственником. Хотя так, наверное, и есть. Иначе не сидел бы за столом по правую руку от своего предводителя.
— Младшая или старшая, — хмуро глядя на блондинистого психа, проговорил хозяин дома, — без разницы. Оскорблять ее имею право только я, — подвел итог их спора он. И снова в столовой повисла тишина, в которой обычный детский голос прозвучал как? то слишком уж громко.
— Никакая мама вам не жена! И никогда ею не станет, — после чего мягко, но настойчиво, сын обратился ко мне: — Поехали домой, мам. Я больше не хочу здесь оставаться.
«Я тоже», — поддержала сына мысленно, но вслух ничего сказать не успела, потому что снова заговорил Акиллар: