Как-то Комлев был приглашен на собрание университетского актива. Совсем не чувствуя себя в приподнятом настроении, вошел в просторный актовый зал и присел на боковое место в передних рядах. Задумался. Вот прислали и сиди. Здесь будут молотить хреновину, а ты слушай с умным видом.
Невысокий, стриженный под ежик молодой человек со сморщенным блеклым лицом — университетский комсорг Козельцов — тихо прокашлялся, постучал по вспученной блямбе микрофона. Правой рукой вытащил из замшевого пиджака лист, развернул, поющим фальцетом стал оглашать состав президиума.
Комлев взволновался: назовут ли его или не назовут? Хотя и утомительно сидеть под любопытными взглядами всего зала, но самолюбию его это льстило. Когда услышал свою фамилию — она прозвучала особо отчетливо — с удовлетворением проглотил слюну, но тут же возникла новая мысль: «Значит, уважают. Еще бы. Он ведь не просто с улицы пришел. Как-никак инструктор!» И следом краем уха уловил конец очередной фразы: «… Людмилу Ивановну».
Она здесь! Внутри что-то заметалось, запело, грудную клетку распирало волнение: неужели окажется рядом? Он последним поднялся по скрипучим ступенькам на сцену и присел на оставшийся свободным стул. С другой стороны гладкого стола, накрытого малиновым бархатом, за сосредоточенными профилями виднелась ее каштановая с золотистыми искорками челочка, а смуглые пальцы уверенно, по-хозяйски разглаживали складочки на покрывале вокруг вытянутой вазочки с одинокой пушистой гвоздикой.
Выступать Комлев не собирался. Бросил взгляд в зал. Поражала безликость массы, ее однородность, все инертные, безучастные, не думающие.
Привычное для собраний спокойствие покинуло Комлева. Он с неуклюжим стеснением крутил головой, недоумевая: «Да что же это со мной?» На трибуне замаячил коричневый пиджак вездесущего Козельцова, который деловито разложил перед собой несколько бумаг и, не отрываясь от них, монотонно и гнусаво стал читать. Скучные фразы его теснились, напирали, давили на виски. В голове Комлева стучало. Он неотрывно смотрел на отливающие медью локоны… Не заметил даже, как выступающего сменил стриженный под канадку блондин, у которого в руках были свернутые дудочкой листы. Он шпарил свое выступление наизусть, пока его место не заняла суетливая студентка-младшекурсница, чей тонюсенький голосочек вызвал в душе Комлева невольное сострадание.
Неожиданно промелькнула приятная мысль: «Когда кончится вся эта бодяга, можно будет запросто подойти к Людмиле Ивановне, заговорить обычным человеческим языком…» Вздрогнул от раздавшегося сбоку: