Встал, покровительственно похлопал Комлева по плечу.
— Кабинет твой рядом, — показал на облупленную внутреннюю дверцу. — Лучшего предложить не могу. Самому тесно. Вот тебе ключ от сейфа: там указы, приказы, документы. Как вдоволь начитаешься, приступай к делу.
— Конечно, я ознакомлюсь, — заверил Комлев и вышел, успев заметить странное смятение в глазах Фуфаева.
Оглядывая свою новую служебку, удивился, что здесь тоже (сразу не приметил) был выход рядом с окном, смотрящим на улицу. Зачем?
Едва солнечные лучи мягко прошлись по растопыренным венчикам тополевых крон, Комлев появился в вытрезвителе. Крячко доложил:
— Звонил Дым Дымыч. Он заболел.
— Кто, кто?
— Ну, Фуфаев.
У Комлева дернулась бровь. Бросив через плечо «ладно», прошел к себе. Не успел снять плащ (он ходил по-гражданке, представление на присвоение офицерского звания должны были только направить), как в дверь со стороны улицы осторожно постучали. Подошел к окну и увидел бородача с блестящей, полиэтиленовой сумкой. Открыл форточку и спросил:
— В чем дело?
Бородач недоумевающе глянул на него и быстро скрылся за углом.
«Кто такой?» — подумал Комлев. — Почему не через дежурку».
Открыл сейф, разложил приказы на столе, стал читать:
«… доставка в вытрезвитель осуществляется нарядами милиции…»,
«… вытрезвлению подлежат лица в средней степени опьянения…», «… степень опьянения определяется фельдшером…», «… дежурный следит за соблюдением клиентами в вытрезвителе правил поведения…», «… в крайних случаях к нарушителям порядка в вытрезвителе может быть применен смирительный стул…»
— Больше не могу, — он, чуть ли ни с ненавистью, толкнул бумаги по столу.
Несколько из них упало на пол.
Услышал неуверенные шаги в коридоре. За дверным косяком вновь увидел бородача с сумкой. Тот сутулился в темном заляпанном белой краской плащике. По виду ему не дашь и сорока, но глубоко врезавшиеся в лоб морщины старили, а красные пятна на лице тоже о многом говорили.
— Разрешите?
— Да, да, пожалуйста.
— Вы очень вежливый человек. Интуиция меня не подводит? К такому приятно и обратиться, — сказал бородач, садясь на стул и прижимая к груди сумку бережно, почти как ребенка.
— Я слушаю вас, гражданин.
Мужчина, улыбаясь, разглядывал Комлева:
— Мне сказали, что вы тут решаете. А Василия Прохоровича попросили, что ли? Это за что же?
— Не знаю, — сухо отрезал Комлев.
— Надо же, как дурное затягивает у нас людей. Сегодня хороший, а завтра не заметишь, как согрешишь.
— Что вам нужно? Я смотрю, вы здесь ходок особый.
— Да нет, какие дела! Портрет просил он нарисовать. Я художник.