— А-а, — протянул Комлев, оторопев.
— Что, сомневаешься? Мне это ни к чему. Следователей итак не хватает. Печатай постановление, ставь дату, — полистал календарь назад. — Ну, десятого сентября. А следующее постановление уже сегодняшним числом: с трудоустройством вопрос не решен, задолженность не погашена, уголовное дело производством возобновить и само-собой установить срок… Просто? — поднял палец кверху.
— Ага, — ответил старший лейтенант.
Он попятился из кабинета. Вдогонку ему раздалось:
— Ты там поройся. У тебя еще яньшевское дело со сроками…
Комлев никак не отреагировал, плотно закрыв за собой дверь.
На следующий день над порогом комлевского кабинета раздался знакомый голос:
— Афанасий Герасимович!
Подняв голову, он увидел улыбающегося участкового Тормошилова и рядом с ним женщину с усталым, отечным лицом, со сбившейся набок прической, в старом заштопанном плаще. На вид ей можно было дать все сорок. Она попыталась приветливо поздороваться, но улыбка у нее получилась какая-то заискивающая и вымученная.
Следователь подвинул к ней стул. Женщина послушно села.
— Вот и делу конец! — участковый протянул Комлеву паспорт с вложенным в него листком. — Валюху освидетельствовали. Так что кончай эту волокиту. А я пошел.
— Быстро вы, Иван Иванович, — сказал Комлев, разглядывая сидевшую перед ним женщину.
Она вытащила из кармана грязный скомканный платок и стала вытирать нос, все также смущенно улыбаясь и взглядывая на следователя белесыми, тусклыми глазами.
— Ваша фамилия?
— Валентина Ивановна Недосекина, — с готовностью отвечала она.
— А какого вы года?
Она назвала.
Не зная, что еще сказать, Комлев протянул руку к лежащему на столе паспорту.
— Не верите? — усмехнулась она. — Вчера в очереди мне все пятьдесят дали. Правда, я остограмилась. Я тогда старше выгляжу.
— Регулярно пьете?
— Не без этого… Мне, гражданин следователь, без бормотухи давно конец бы пришел… Кондрашка меня давно бы прихлопнула, — ухмыльнулась она, и Комлев заметил, что у нее не хватает двух передних зубов. — Только она, родимая, и спасает.
— Лечились?
— Боже упаси… Мне их лечение, что мертвому припарка. Я же вам говорю, что я только в своей тарелке, когда стаканчик опрокину, а так давно бы сгинула.
— Что ж так худо вам в жизни пришлось?
— Да, не сладко. Все больше по чужим людям. Даже сына своего увидеть не могу.
— Бывший муж не пускает?
— Не-а… Говорит, что я его спаиваю. Козёл вонючий! Да разве я когда себе позволила… — заплакала и стала размазывать слезы по густо покрывшемуся красными пятнами лицу.
— Чего уж теперь, успокойтесь, — произнес старший лейтенант и развернул бумажку, вложенную в паспорт. — «Трудоспособна», — прочитал заключение.