— А именно? — спросил Недосекин.
— Неясно, например, когда и почему жена ваша стала пить?
— Это произошло как-то само собой. Я не сразу заметил. Видно, подруги на работе перестарались… Когда спохватился, было уже поздно…
— А она что, много времени проводила с подругами?
— Хотите сказать, что я сам толкнул ее к собутыльницам? Не так это. Впрочем, она может наговорить на меня всякое.
— А вот она и говорит, что запрещаете ей встречаться с сыном.
— Конечно, препятствую. Ее же родительских прав лишили. Трезвой никогда не бывает. Вам по секрету скажу: я сыну уже новую мать приглядел.
— А-а… — произнес следователь и принялся писать протокол.
Когда утром над городом отморосил свое легкий осенний дождь, Комлев заехал к Недосекину. Его, как и предполагал он, дома не оказалось. Дверь открыла соседка-пенсионерка лет семидесяти.
— Вы к кому? — опасливо спросила она, увидев мужчину в милицейской форме.
— Да вот Недосекина ищу.
— На работе он.
— А сын?
— Ребенок в детском саду.
— Ну, вот и хорошо. Может, вы мне о бывшей его жене расскажете?
— Это чего еще Валентина натворила?
— Да как вам сказать, — уклончиво начал Комлев. — Может, позволите войти?
— Да, да, конечно. Господи, вот горе-то! А такая была семья.
Прошли на кухоньку.
— Следователь Комлев. Простите, а как вас?
— Полина Семеновна. Можно проще: тетя Поля.
— Скажите, Полина Семеновна, с чего вдруг Валентина запила?
— А как же ей не запить-то… — глубоко вздохнула старушка. — Разлюбил он ее. Она и затосковала. А он изменять стал. Валя уследила его. Хотела руки на себя наложить. Да вовремя я рядом оказалась…
— Почему же она не ушла?
— Так уже ребенок был у них.
— Мать помогла бы.
— Видать, любила мужа. Так и не могла решиться. А выпивка — плохое утешение. А он, как заметил, что пьет, так совсем стал ее выживать… Потом вещички собрал и к матери отвез. Она сюда, а он в милицию. Заявление за заявлением. Писучий…
— А я слышал, что он жениться собирается. Так ли это?
— А как же. Он новые шуры-муры завел еще когда Валентина здесь была. Потому так и старался…
— Ну, спасибо, тетя Поля. Я пойду. Соседу-то ничего обо мне не говорите, что я приходил.
— Ну, да уж ладно.
Комлев ехал на службу и думал: «Вот черт! Найди, ее справедливость». Щемящая жалость к Недосекиной пронизала его: «Несчастная женщина пойдёт под статью, а на ее место придет другая. Обывательница какая-нибудь. И сына чужого на свой лад воспитывать будет. А я своими руками всему этому поспособствую!.. А что я могу сделать? Теперь алкоголичкой никто уже заниматься не будет. А, вдруг, и впрямь покончит с собой? Ведь грозилась…»