— Видите ли, я состою на специальном учете… Это зависит не от меня, — забормотал он, опуская глаза.
По улице шли молча. На перекрестке колонна военных грузовиков, шедшая на полном ходу, отделила академика и Дегтярева от Протасова и Наташи, — они остались вдвоем.
— Наталья Викентьевна, вы сейчас действуете под влиянием минуты, но эта минута порыва пройдет, и вы будете горько сожалеть о своем решении, — заговорил Протасов. — Вы обрекаете себя на лишения и ужасы смерти. Подумайте, пока не поздно…
— Я решила твердо и обдуманно, — спокойно сказала Наташа и, раскрыв на ходу сумочку, заглянула в зеркальце. Губы были кричаще яркие для такого сурового дня, и она стерла краску платочком. — Я жила до сих пор очень мелко… себялюбиво, по-мещански. А жизнь есть подвиг! — торжественно произнесла она.
И Протасов с раздражением подумал: «Это его мысли… Владимира».
Только теперь осознал он, что произошло непоправимое, что Наташа готова на все ради Дегтярева.
Здание школы, где шла запись в народное ополчение, было уже полно народу. Очередь добровольцев терялась во дворе. Здесь стояли люди разных возрастов и профессий: человек в мягкой фетровой шляпе и коверкотовом пальто, похожий на актера; худощавый рабочий в замасленном комбинезоне и с мешком; молодой человек в блузе из коричневого вельвета с голубым значком парашютиста; толстяк с багровым лицом, вытиравший потные щеки платком; человек в очках, с портфелем, по виду профессор; седоусый мужчина в полувоенном костюме защитного цвета, с орденом Красного Знамени; девушка с голубыми ясными глазами и с такой взволнованной улыбкой, словно она пришла на свиданье.
Знакомые приветствовали друг друга громкими, возбужденными голосами:
— И вы, Петр Петрович?
— А как же, Дмитрий Матвеевич!
— Годы-то, годы ваши, Афанасий Васильевич!
— Старый конь борозды не испортит, Никифор Савельевич!
К академику подошел, сверкая большой лысиной, кругленький, толстенький человечек в очках.
— Голубчик, Викентий Иванович! Да неужто и вы?
— А чем же я хуже вас, Сергей Петрович? — с шутливой обидой проговорил академик. — Знакомьтесь, товарищи. Это профессор истории Незнамов Сергей Петрович… Моя дочь. Тоже идет на войну…
— «Друзья мои…» — воскликнул Незнамов, растроганно оглядывая стоявших вокруг. — А как это было сказано!
— Говорят, будто не всех будут брать, а только здоровых. Верно или нет? Не слыхали? — спросил седоусый с орденом Красного Знамени.
— А вы что же, боитесь, не возьмут? — спросил толстяк. — У вас что?
— Язва желудка, — тихо сказал седоусый.
— Ну, это ерунда. У меня вон гипертония — и то думаю, проскочу, — улыбаясь, сказал толстяк. — И еще одышка… проклятая.