— Спасибо, — вдруг услышал Владимир голос Наташи, и она села на стул, который он придерживал рукой. — Вы для меня ведь его берегли? — спросила она с лукавой улыбкой. — Мой рыцарь еще не вернулся с кордона. Видимо, у него все еще болит голова от неудачи с медведем… Как он расстроился, если бы вы видели! Ведь он вчера торжественно поклялся, что положит к моим ногам медвежью шкуру.
Маша села напротив, и Владимир подумал, что так даже лучше, потому что он может смотреть на нее неотрывно, не обращая на себя внимания окружающих. И чем больше он любовался, тем красивей казалась она. Особенно хороши были глаза у Маши: они то сияли в веселой улыбке, то прятались за густыми ресницами, становились непроницаемыми, то вдруг широко раскрывались в радостном изумлении.
Владимиру хотелось смотреть на нее и молчать. Но нужно было отвечать на вопросы Наташи.
— Вот вы говорите, Владимир Николаевич, что у каждого должна быть большая цель в жизни. Но большинство-то живет просто маленькими интересами своей семьи: радуются, когда рождается ребенок, плачут, когда умирает близкий. Но я никогда не видела, чтобы плакали, узнавая из газет, что где-то землетрясение разрушило город и погибли тысячи людей. Вот сейчас на западе идет ужасная война, а посмотрите вокруг: все едят, пьют, смеются, говорят о пустяках, и даже генерал думает больше о соленых рыжиках, чем о войне.
— Мы же не внаем, что сейчас происходит в его душе…
— Нет, знаю. Знаю, о чем и вы думаете сейчас, — все с той же лукавой улыбкой сказала Наташа.
Академик расспрашивал Андрея Тихоновича о повадках медведей. Старик, выпив с ним несколько рюмок, проникся доверием к ученому человеку и рассказал о том, что видел он в кустах орешника.
— Рука не поднялась, Викентий Иванович. Сам в толк не возьму, что со мной сделалось, — и про ружье забыл… Думаю, мне уж помирать скоро…
— Это потому, что вы о боге вспомнили, — задумчиво проговорил академик.
— А разве вы верите в бога? — удивленно спросил Николай Андреевич.
— Видите ли… собственно говоря, конечно, нет… — смущенно пробормотал академик. — Но если даже оставаться на почве науки, то… все-таки остается непознаваемая Бесконечность… — и умолк, видя, что на него все посматривают с каким-то сожалением, как на больного.
— Чего уж тут… Даже в центральных газетах было напечатано, — сказал Тарас Кузьмич, обгладывая поросячью ножку. — Даже с большой буквой: «Патриарх почил в Бозе…»
— А где это… «в Бозе»? — спросила Маша.
— Как «где»? — поперхнувшись, переспросил Тарас Кузьмич, он испугался, что его сейчас начнут экзаменовать по политике. — Вообще…