— Водятся, — совсем тихо ответила Званка, не глядя на Игната, а глядя вниз, на свою руку, по которой медленно полз гигантский жук. — Они в могилах водятся, Игнаш. Глубоко под землей. А там какая разница, осень ли, зима…
Сейчас Игнат понял, что тишина не отступила. Она текла по пятам, обволакивая его, сыростью проникла за пазуху, стылой ладонью гладила по затылку.
— Пойдем домой, Званка, — просяще сказал он. — Я ведь обещал до бучила дойти и с тобой обратно вернуться. Пойдем, а?
Званка вздохнула тяжко, но вместо того, чтоб подойти к мальчику, отступила еще дальше, в овраг. Там уже вовсю клубилась мгла, грязно-серая, как панцирь мертвеглавца. Лицо Званки поблекло и треснуло ото лба до переносицы.
— Не могу я уйти, Игнаш, — невнятно проговорила она, словно рот был забит землей и травою. — Кто же будет кормить их тогда? — она повыше подняла руку, и Игнат с ужасом увидел, как пальцы ее почернели и ссохлись, как начала облетать плоть с серых Званкиных костей. — Едят они меня, Игнаша. Сколько лет едят, да никак не насытятся.
Из-под Званкиной косы выполз еще один жук и потащил за собой приставшую к лапке бумажную розу. Девочки отступила, и теперь оказалась скрыта по пояс. Комья земли и травы покатились на дно оврага, глухо застучали, как о гробовую крышку.
— А раз обещал, — едва ворочая мертвым языком, прошелестела Званка. — Так что ж на полпути остановился? — она ухмыльнулась, и трещина побежала вниз, расколола лицо надвое, словно гнилушку. — Эх, ты! Послушный да правильный! Сидеть бы тебе на печи да ждать, пока мертвеглавцы на останках Солони пируют. Так, думаешь, кто их привел-то?
Она начала смеяться тихо, хрипло, обидно. Черные губы треснули, в провале рта мелькнула и пропала сухая лапка жука.
— Кто? — холодея, спросил Игнат.
Званка поманила его высохшей рукой, подмигнула слепым глазом.
— Подойди — скажу.
Будто завороженный, Игнат шагнул к оврагу. Лицо тут же обдало вонью разложения и сырой земли.
— А ты, брат, сам подумай, — пробасила мертвячка голосом мужским и грубым, словно повторяла чьи-то чужие, давно услышанные слова. — Раз в пять лет — срок не велик. Зато нам и детям нашим спокойнее будет.
Игнат почувствовал, как мутный ужас закручивается вокруг него водоворотом. Узнавание пришло слишком быстро — этот голос он слышал в той, оставленной за спиной жизни, где был нож, и боль, и мертвые тени в зимнем лесу.
— А эту соплячку все равно никто не хватится, — продолжила Званка голосом дядьки Касьяна. — Отец — пьянь подзаборная, мать — ни рыба, ни мясо. Ты подумай, брат Егор. Подумай, недолго нам думать осталось…