— Фло, ну какая же ты зануда! — стонет Ди. — Нельзя же быть такой! От тебя мухи дохнут.
Разгадка тетушкиной щедрости находится быстро. За ужином тетя объясняет, что обеспечит нас нарядами, потому что мужчины — что мотыльки, летят туда, где поярче и послаще. А нашими унылыми тряпками заинтересуется только старьевщик. Что до денег, то мы с ней потом расплатимся…
— Потом?
— А как же? За все в этой жизни приходится платить. — Тетя Иветт подцепляет куриную ножку серебряным зажимом. — Но беспокоиться тебе не о чем. Я всего лишь открою вам кредит под небольшой процент, а расплатитесь вы со мной, когда будете составлять брачный договор. Точнее, когда я вам его составлю.
Я хочу спросить, что за процент, но Ди так зыркает на меня поверх бокала с мадерой, что я прикусываю язык. Однако ни курица, ни картофель под сливочным соусом мне в горло уже не лезут. Вдруг тетя подсчитала расходы на наше питание и тоже занесла их в свой реестр? Ненавижу быть в долгу. С детства приучена. Только потому, что бабушка никогда не покупала рабов в кредит, наши дела после войны оказались лучше, чем у соседей. А так пошли бы по миру, как Валанкуры, у которых банк отнял все подчистую.
Остаток недели, пока тетя Иветт и барышни разъезжают с визитами, мы штудируем этикет и вдвоем вальсируем по вестибюлю, заливаясь смехом всякий раз, как на пути у нас возникает мраморная колонна или кадка с пальмой.
Долгожданный час наступает в пятницу вечером. Тетя везет нас на суаре к мсье и мадам Лабуш, своим давним знакомым. Как и она, Лабуши бежали в свое время из объятой огнем Франции в благостную Англию, где почти двести лет никого не свергали. В Лондоне Лабуши обжились и, по словам Иветт, нарастили жирок, торгуя популярным нынче какао. Приемы в их особняке в Патни[10] отличаются помпезностью, так что и мы не должны ударить в грязь лицом.
По такому случаю тетя приглашает модного парикмахера, и он трудится с полудня не покладая рук и щипцов для завивки. По дому витают запахи жженых волос.
На головах Олимпии и Мари высятся накладные косы, а мы обходимся без шиньонов — волосы у нас густые, гладкие и такие прочные, что ими можно что-нибудь нашинковать. Высокая прическа Ди украшена шелковым цветком в тон ее платью, обнаженные лопатки щекочет один длинный локон. Что наворотили у меня на голове, даже видеть не хочется. На ощупь это похоже на веревку, сквозь волокна которой проросли розы.
Платье я оставляю свое собственное, с каким приехала. Мне нравится плотный, шалфейного цвета шелк, расшитый светло-лиловыми арабесками. Старый шелк, дорогой, не чета новомодным тряпицам. Платье было перешито на меня из бального наряда моей прабабки, благо юбки в ее дни были широкими, как сейчас. Бабушка ворчала, что обновки нынче дороги, лучше уж перетрясти сундуки.