У знамён Легиона Натаниэль покинул Бёрда, отправившись рыскать среди деревьев в надежде отыскать очки для Мея или что-нибудь ценное для себя, тем более, что мёртвых, которым вещи уже ни к чему, вокруг хватало. Некоторые из них выглядели умиротворёнными, другие удивлёнными. Они лежали с запрокинутыми головами, раскрыв рты и разбросав руки со скрюченными пальцами. Мухи ползали по остекленевшими глазами и забирались в ноздри. Над телами свисали с ветвей изорванные пулями серые шинели с алой подкладкой, кажущиеся в меркнущем свете трупами висельников. Одну из шинелей Старбак нашёл бережно сложенной под деревом. Решив, что близящейся зимой она ему не помешает, капитан взял её и развернул посмотреть, нет ли прорех от пуль или штыков. У ворота с изнанки белела нашивка с именем владельца. Старбак поднёс её к глазам. «Оливер Венделл Холмс-мл. 20-й Масс.» - гласила старательно выведенная чернилами надпись. На Старбака нахлынули воспоминания. Он знал это уважаемое бостонское семейство, помнил кабинет профессора Оливера Венделла Холмса-старшего, уставленный прозрачными банками с препаратами человеческих органов. В одной плавал сморщенный обесцвеченный мозг, в другой – большеголовый, похожий на гомункулуса зародыш. Церковь Холмсы не посещали, но, тем не менее, преподобный Элиаль относился к профессору вполне благожелательно, даже разрешал Натаниэлю посещать их дом и дружить с Оливером Венделлом-младшим, порывистым общительным юношей, заядлым спорщиком. Дай Бог, чтобы он пережил сегодняшний бой. Старбак набросил шинель Холмса на плечи и пошёл искать свою винтовку да выяснять, чего стоила его победа его роте.
Адама Фальконера рвало. В темноте он стоял коленопреклонённым на мягкой палой листве у клёна и блевал, пока блевать стало нечем, а в глотке кисло и едко запершило. Тогда он закрыл глаза и обратился к Создателю так истово, словно от силы молитвы зависело будущее человеческого рода.
Он осквернил себя самообманом. Он придумал себе красивую сказочку и усыпил ею свою совесть, почти поверив в то, что одна-единственная битва необходима. Она, де, станет кровопусканием, после которого жар спадёт, и больная Америка начнёт выздоравливать. А вышло наоборот. Жар только усилился, и сегодня у Адама на глазах люди рвали друг друга, как дикие звери. Его лучший друг, его дядя, его соседи и приятели обратились вдруг в диких кровожадных зверей. Он видел, как самозабвенно люди предавали свои души сатане, истребляя себе подобных, словно каких-то насекомых.
Ночная мгла опустилась милосердно скрыв свидетельства человеческой жестокости и насилия, но стоны продолжали доноситься от подножия обрыва, где десятки северян истекали кровью и умирали. Адам хотел спуститься к ним, помочь, чем сможет, однако был остановлен грубым ругательством, подкреплённым вспышкой и грохотом выстрела, что вызвал новую вспышку пальбы со стороны южан. И стонов стало больше, и всхлипов, и рыданий.