На самом деле боль — наш друг. Я не хочу избавляться от боли, если это не в моих силах. Боль — приятный гость, она может оставаться столько времени, сколько захочет. (Однако это не означает, что я не могу принять болеутоляющее средство.) Даже боль является проекцией ума: она всегда дает о себе знать, когда вы о ней думаете. Разве ваше тело испытывает боль, когда вы теряете сознание? Акогда раздается так долго ожидаемый вами телефонный звонок — куда девается боль, от которой вы только чго страдали? Ваши мысли фокусируются на звонке, и боль отступает. Меняются ваши мысли, и вслед за ними меняется ваше физическое состояние.
У меня есть друг в Израиле, который полностью парализован. Он считал себя жертвой, и у него были для этого все основания — ум искусен в поиске оправданий. Мой друг был уверен — жизнь обошлась с ним несправедливо. Но выполняя Работу, он осознал, что реальность всегда такая, какой должна быть. И теперь у него нет проблем. Он стал счастливым человеком с парализованным телом. Он не прилагал никаких усилий, чтобы изменить свое мышление. Он просто исследовал мысли, и состояние его ума изменилось.
Такую же свободу могут обрести и люди, потерявшие своих близких — мужа, жену, ребенка. Ум, уверенный в своей правоте, способен создать только мир страданий. Однажды я проводила Работу в тюрьме Сан-Квентин с отбывающими пожизненное заключение за убийства, изнасилования и другие тяжкие преступления. Я попросила их для начала записать все мысли, связанные с гневом и обидой: «Я злюсь на _____, потому что _____». А затем предложила им по очереди прочесть первое утверждение. Один из них буквально трясся от ярости, когда читал свое утверждение «Я злюсь на жену за то, что она устроила пожар в нашей квартире и моя дочь погибла». Прошли годы, а он все еще оставался в аду ненависти, отчаяния и боли утраты. Но это был необыкновенный человек. Он хотел знать правду и искренне стремился к этому.
Чуть позже он зачитал свое второе утверждение: «Я хочу, чтобы моя дочь была жива», и я задала ему второй вопрос из Работы: «Можете ли вы абсолютно точно знать, что это правда?» Он углубился в себя, чтобы найти ответ, и это расшевелило его ум. Он ответил: «Нет, я не могу абсолютно точно знать этого». Тогда я задала следующий вопрос: «Вы дышите?» «Да», — сказал он, и его лицо озарилось светом.
И в конце концов этот человек осознал: для того чтобы быть живым, ему не нужна дочь, что своей яростью и отчаянием он только делает себе хуже и что он не может абсолютно точно знать, что было бы лучше для его дочери. Его слезы и смех были для меня самыми трогательными вещами в мире. Я чувствовала гордость оттого, что сижу рядом с этим удивительным человеком. А все, что он сделал, — исследовал свои собственные убеждения.