— Не долго. Меньше часа.
— Это долго.
Он перевернулся на бок лицом к ней. Она выглядела очень изнуренной. Губы плотно сжаты, кожа натянута, словно тонкий пергамент. Это было бы поистине чудом, если бы ее хватило еще на один ночной переход.
Она прочитала сомнение в его глазах и спросила:
— Зачем ждать? Почему мы должны ждать? Мы теряем силы с каждой минутой. Почему не отправиться сейчас же и идти столько, сколько хватит сил.
Закайо приподнялся и сел. Песок под ним спрессовался в плотную корку. Казалось, он весь сжался внутри своей широкой куртки.
— В этом есть здравый смысл. Нет никакого резона оставаться тут. Давайте продолжим путь, пока мы еще в состоянии передвигаться.
В их словах был определенный смысл, и Шеврон мог понять, что было у них на уме. Они не смогут достичь цели. Это стало очевидно после первые суток. Они могли с тем же успехом оставаться на месте, обманывая себя, или могли продолжать двигаться вперед до тех пор, пока не будут вынуждены остановиться.
Большинство не обязательно всегда право, но это всегда могучая сила. И он принял решение.
— Если это то, что вам надо, пусть будет так.
Он открыл пакет с провизией и разделил оставшееся на три части. Осталась даже вода, достаточно много, чтобы можно было сделать по глотку. Когда они были готовы двинуться в путь, Шеврон свернул щит. Дышащий жаром ослепительный свет, казалось, пригвоздил их на месте.
— Что с этим?
— Оставим его. Вряд ли он нам еще понадобится, — проговорила Анна Рилей, словно пророчествующая Кассандра.
Шеврон вонзил щит в песок, отметив последнюю разумную стоянку, достигнутую экспедицией.
В течение первых десяти минут облегчение от ощущения свободы передвижения в любом направлении перевесило все остальное. В этом был определенный стимул, своего рода безумный вид оптимизма. Но затем жара начала оказывать свое действие.
У Шеврона от щита остался страховочный ремень. Он пристегнул его к поясу Анны Рилей и к своему собственному. Затем он начал с трудом продвигаться вперед, таща ее на буксире за собой. Он отрешился от всех мыслей и приготовился с терпением монотонно считать шаги и переставлять ноги — единственной деятельности, оставленной ему в сжавшемся до крошечных размеров мирке.
Загипнотизированный монотонностью движения, Шеврон прошел несколько метров по изменившейся вдруг местности, прежде чем осознал, что это было. Вместо холмистого песка под ногами у них находилась ровная твердая поверхность, похожая на отмель, покрытую мелкими гладкими осколками камней. Они были очень твердые, кое-где между ними проглядывала горная порода.