Но, хотя я и стоял вместе с остальными, глядя, как догорают эти изуродованные куски стали, я едва ли осознавал то, что видел. А когда к шоссе привели второго немца, чтобы дождаться машины, я только и заметил, что он совсем еще желторотый, что лицо у него в крови от большого пореза на лбу и что он плачет; страшные рыдания, с которыми он не мог совладать, сотрясали его хлипкое тело. Я не мог, как другие, столпившиеся вокруг него, смотреть на его мальчишеское горе. Голова моя была занята совсем другими проблемами.
— Штурман, наверное, не успел выскочить из самолета, — услышал я голос Треворса, когда машина ВВС увезла этого мальчишку. — Спускались только двое — это все видели.
— А может быть, у него не раскрылся парашют, — предположил сержант из охраны.
— Может быть, — согласился Треворе. — В таком случае, утром найдут его тело. Бедолага!
— Бедолага?! Что ты хочешь этим сказать? Видел бы ты то, что я видел во Франции, не говорил бы «бедолага»!
Конца разговора я не расслышал. Я все пытался разобраться, в самом ли деле пилот, с которым я беседовал, что-то знает о каком-то плане или же просто блефует. Сказать это с уверенностью о человеке в его состоянии было трудно. Я пытался поставить себя на его место и посмотреть, что бы почувствовал и что бы сделал пройди я такую же школу, какую прошел он.
Потеря самолета, очевидно, вывела его из равновесия. Пилот, казалось мне, испытывает к машине нечто сродни любви капитана к своему судну. Ему, наверняка, захотелось бы как-то отомстить людям, превратившим ее из крылатого существа, полного красоты и жизни, в жалкие обломки. Я вспомнил круг враждебных пилоту лиц в свете пламени. Он мог нанести им ответный удар только одним способом: запугать их. Я говорил по-немецки, и он был вынужден нанести удар через меня…
И все-таки, что же заставило его заявить мне, что у них есть план захвата британских аэродромов истребительной авиации? Что заставило его сообщить мне о готовящемся нападении на Торби? Неужто просто бравада и ничего больше?
В то, что простой пилот знает о плане захвата наших авиабаз, верилось с трудом. Такой план по понятным причинам содержался бы в строгой тайне и был бы известен лишь самым высоким чинам люфтваффе. Но вполне возможно, что слух о наличии такого плана дошел до офицерских столовых. А может быть, это был всего-навсего тот случай, когда желаемое принимают за действительное. Понятно, чтобы вторжение оказалось успешным, врагу очень хотелось бы парализовать воздушный щит нашей страны. Вероятно поэтому немецкие авиаторы и пришли к заключению, что их верховное командование разработало план, осуществление которого позволит добиться такой цели. А может, сбитый пилот просто решил, что такой план должен быть, и в минуту горечи выдал его за факт, решив, что этим можно поддержать страх, в который, как он, наверное, воображал, после падения Франции повергнуты британцы.