Мы засмеялись. Посмеяться над чем угодно сейчас было громадным облегчением. Блах тоже заулыбался.
— Я его уже выкинул, — сказал он. — Беда в том, что я не могу выкинуть свой нос.
— Ты бы мог его отрезать, — предложил кто-то.
— Изуродовать себе лицо? Нет уж, спасибо. Тогда Кэн не даст мне роли после войны.
— Слышите? — сказал капрал Худ.
До нас донесся едва различимый гул моторов высоко летящих машин.
— Это они, — сказал Четвуд.
— Иисусе! И ни одного нашего истребителя не видно, — проговорил Кэн.
Гул моторов стал громче.
— Тот джерри действительно сказал, что сегодня нас будут бомбить? — спросил меня Мики.
Я кивнул.
Наступило молчание.
— Боже, как бы я хотел добраться до них со штыком!
— Спускайтесь сюда, ублюдки! Спускайтесь! — лицо у Мики, когда он бормотал свой вызов небу, напряглось. Он повернулся к Лэнгдону. — Что ты думаешь, Джон? Сегодня наша очередь?
— А, заткнись ты, — сказал капрал Худ.
— Смотрите! Вон! — Четвуд указывал высоко на северо-запад. — Он на секунду сверкнул на солнце.
Мы напрягали зрение, но никто ничего не разглядел, хотя стук моторов слышался уже отчетливо. Этот звук доносился с той стороны, куда указывал Четвуд.
— Вон он опять, — сказал Четвуд. — И другие. Сейчас я вижу их все, — он принялся считать. — По-моему, двадцать один.
— Да, я тоже вижу, — подтвердил Фуллер.
Лэнгдон выискивал самолеты в бинокль. Я всматривался в небо, но ничего не видел. Если не сфокусируешь глаза на правильное расстояние, самолет разглядеть невозможно.
— На, взгляни, — сказал Лэнгдон, протягивая бинокль Четвуду. — Если их 21, тогда я не думаю, что это джерри. Впрочем, какая-нибудь эскадрилья могла пройти над Лондоном незамеченной.
Четвуд взял бинокль и вскоре сказал:
— Все в порядке. Это «харрикейны».
Зазвонил телефон.
Услышав сообщение оператора, я похолодел от ужаса. Положив трубку, я повернулся к Лэнгдону.
— Первую группу отогнали, — сказал я. — Но другая группа самолетов как раз сейчас пересекает побережье. В ней 50 бомбардировщиков в сопровождении двух очень больших групп истребителей. Бомбардировщики на высоте 20 тысяч футов, истребители на высоте 25 и 30 тысяч.
Все промолчали. И тут же снова начали вглядываться в небо. Мики что-то бубнил себе под нос. Я поглядел на лица ребят. Вид у всех был неряшливый. Побриться в то утро никто не успел. И хотя от солнца мы все стали коричневыми, лица казались бледными и усталыми.
Над аэродромом кружили две эскадрильи «харрикейнов». Время от времени «хвостовой чарли» каждой эскадрильи, то есть самолет, который мотается из стороны в сторону сквозь строй, чтобы охранять его с тыла, сверкал на солнце, будто серебряная обертка.