Долго ломать глаза не приходится — тот, что посередине, небрежно откидывает капюшон. С длинной, искусно завитой белой бороды падает несколько случайных капель, и еще одна смешным пузырем притаилась точно между мелкими колечками усов. Глаза, похожие на исполинские зернышки миндаля, бегут уголками чуть ли не к самым кончикам заостренных ушей и расплескиваются у висков паутинками морщин — альв очень, очень стар.
Ночной гость улыбается, и от него ощутимо веет холодом. Но не тем холодом, что приносит поздний бриз с океанских просторов. Ветер может всего лишь опутать ледяным покровом, заставить содрогнуться каждую клеточку тела… А холод, которым сочится улыбка пришельца, продирает до самой души. Но священник смотрит спокойно, пытливо.
— Доброй ночи, отче, — голос у старика сильный, с присущей благородным веселой резкостью, — уж не серчайте, что мы так поздно с визитом.
— Что вы, — отец Жосар улыбается в ответ, словно ничего не произошло, — двери храма всегда открыты для ищущих Творца. Желаете исповедоваться? Или просто помолиться? Позвольте, я только переоденусь…
— Ладно, ладно, пошутили, и будет, — альв коротко смеется, но видно, как досадливо дергается уголок его губ. — Перейдем к делу. Нам, батюшка, нужна ваша церковь.
— Как и всем входящим сюда. Не нужно стесняться, я с удовольствием открою вам…
— Да довольно же! Вы все прекрасно поняли. Я ищу место достаточно просторное и достаточно обособленное, чтобы не только вместить мои планы, но и скрыть их до поры от любопытных глаз. Насколько я знаю, в ближайшие пару недель ваши прихожане сюда и носу не покажут.
— В высшей степени замечательная осведомленность, — улыбается священник, — и для каких же таких дел вам понадобилось святое место?
— Ну точно не для святых, — хихикает второй невысокий гость, но острота вдребезги разбивается о жесткий взгляд старика.
— Позвольте, отче, — мягко начинает альв, — кое-что прояснить для начала. Дело, которое у меня есть, в первую очередь касается не этого места, как такового, а лично вас.
— Меня? — удивленно восклицает отец Жосар, — это какое же у нас с вами может быть дело, если мы даже не знакомы?
— Ну, полноте вам, батюшка, — нервно смеется гость, — уж дураком-то не прикидывайтесь, право слово. Давайте начистоту — вам не надоело во цвете лет гробить талант и здоровье в бессмысленных ритуалах? Растрачивать жизнь в четырех стенах, — под презрительным взглядом на стене качается и падает икона святого Эйма Целителя, — и все ради чего? Ради неразумного быдла, которое в церкви сидит с постными рожами, а за дверью моментально забывает ваши проповеди? Или ради обожаемого Творца, который с высокой колокольни плевал на мелкие чаяния копошащихся внизу букашек? Проклятье, отче, у меня сердце кровью обливается, когда разум столь могучий и пытливый уныло киснет в глуши. Неужели вам никогда не хотелось бросить все — и рвануть на свободу?