Маргарет улыбнулась потолку.
Вознести меня вознесла только бутылка виски.
Круги растягивались все больше и больше. Дивно, дивно. Вот так. Она слетит с горы, когда явится. Она слетит с горы, когда явится…
Она что, вслух поет? Непонятно. Разве в таком шуме разберешь? Старые шестерни развизжались. Надо бы их смазать. Ну и грохот. Чудесно. Пенье сфер. Понесемся мы вокруг тутовника…
До этой точки безупречной черноты добраться не так-то просто. Медленнее, медленнее, стоит ошибиться — слетишь со склона и кувырком туда, откуда начала.
Она посмотрела на часы у себя на руке, но стрелок; не увидела. Какой тут туман! Откуда он внутри комнаты? В стене была трещина. Трещина задергалась, сложилась в крохотную лапку, черно-белую лапку, и приветливо помахала ей. Она вежливо помахала в ответ. С трещинами надо быть вежливой. Она снова потянулась за бутылкой. Легче, подружка, легче… На этот раз получилось. Круг растягивается… вот и дно. Получилось.
Безупречно правильный ливень безупречно симметричных геральдических лилий взорвался во мраке.
— Ну, — сказал Старик, — я уж думал, что мы тебя потеряли.
— Какой сегодня день?
— Четверг.
— А час?
— Два часа двадцать две минуты. — Старик показал ей свои часы.
Она старательно подвела стрелки своих.
— Назад в расписание… Папа, а что ты делаешь дома средь бела дня?
— Размышляю, кого к тебе вызвать — врача или гробовщика.
— Ты остался дома, потому что беспокоился?
— Это очень глупо?
— Это очень мило, папа. Я просто отвыкла от того, что люди бывают милыми.
— А привыкла бить их зеркалами по голове.
— Столько лет с Жоржем, столько времени, когда все было чудесно, а помню я только этот последний день.
— Бывает, — сказал Старик.
— Я выпью три чашки кофе, а потом поищу себе парикмахера. — Маргарет расчесала пальцами жесткие волосы.
— А потом поищешь мне новый дом? — Он уже говорил насмешливо.
— Обязательно, — сказала она. — И буду его вести. Как мама.
Она уставилась на стеклянные дверцы дубового книжного шкафа у дальней стены. Там стояли только четыре книги, буквы на корешках выцвели, и их невозможно было разобрать. Что это за книги — ведь отец ничего не читает? Откуда они взялись? Четыре книги и шесть… нет, семь фарфоровых фигурок. Шеренга слоников. Розовая дама под солнечным зонтиком. Боже праведный! Пудель с мячиком на носу. Восходят ли они ко времени ее матери?
— Папа, какой была мама?
Он недоуменно поглядел на нее.
— Какой она была?
— Не знаю, — сказал он.
Она чувствовала себя такой усталой, такой сонной… У меня желтуха, думала она. А может, меня укусил зараженный комар и я заболеваю энцефалитом. А может, у меня в мозгу опухоль и после операции мне так обмотают голову бинтами, что я стану похожа на дирижабль.