— У вас его нет, что ли?
Она продолжала молчать, словно не слыша.
Он постоял немного, покусывая нижнюю губу и разглядывая тонкую прядь, упавшую ей на шею.
— У вас волосы растрепались, — почти шепотом сказал он.
Она подняла левую руку к затылку и подобрала локон. Молча.
Он засмеялся, но тут же охнул от боли в боку. И тогда она обернулась.
Он провел рукой по усам — выступавший под ними пот щекотал кожу.
— Извините, сударыня. Я, кажется, был груб.
— Вы больны?
Он облокотился на полированный деревянный прилавок.
— Ранен, а не болен.
В этот день он пил у нее чай в маленькой гостиной позади аптеки. Чай подала старая китаянку. Сара что-то ей тихо сказала, и она ушла в аптеку.
— Вы говорите по-китайски?
— Мои родители были миссионерами.
Ее муж, аптекарь, умер два года назад, теперь хозяйкой была она.
— Мне это очень нравится, — сказала Сара. — Вот только с пиявками не люблю возиться.
На следующий день Оливер пришел опять, потом еще, и так продолжалось месяц за месяцем. Мать прислала ему письмо, просила приехать в Эдвардсвиль. «Очень занят, — писал он ровным ученическим почерком. — Надеюсь, ты здорова». Он почти забыл, как выглядит Эдвардсвиль.
Он остался в Сан-Франциско, хотя после стольких лет в тропиках холодная туманная зима была ему тягостна. Он нашел себе квартиру неподалеку от аптеки Сары Чэпмен. К нему обращались с предложениями, но они его не интересовали. В комнатах за аптекой было очень уютно, редкие покупатели почти не нарушали их покоя. Оливер всегда сидел в большом плюшевом кресле, а рыжий с белым кот — на подоконнике, и в камине всегда тлели угли. Он научился курить и просиживал часами, поглядывая то на белый пепел сигары, то на белый пепел, которым были подернуты угли в камине. Его бутылка с виски стояла в углу на китайском подносике — Сара не пила. Обычно он приносил припасы для обеда, а иногда — опиум старухе для ее трубки. На рождество он подарил Саре пианино. Ему казалось, что играет она очень хорошо. Ему нравилось слушать музыку в маленькой уютной комнате, под тихое потрескивание угля в камине.
Они были друзьями — и только. Как-то раз он поцеловал ее; у ее губ был легкий вкус корицы. Она тихонько отстранила его.
— Чем я плох?
Лицо ее было совершенно серьезно.
— Очень трудно быть респектабельной.
Оливер подумал, что она произнесла это слово как высочайшую похвалу.
— Я ведь молодая вдова. Вы знаете, что я всего два года была замужем? И люди… Ну, считают правдой то, чего нет.
— Я ничего не считаю.
— Я любила и уважала моего первого мужа. И буду любить и уважать второго, если господь пошлет его мне.