Он зашагал вверх по ступенькам. Никогда не замечал, что их так много… Уши заложило, точно под водой плыву.
Едва он ступил на красные плитки крыльца, как дверь распахнулась.
— Мы тебя ждем, — сказал Морис Ламотта.
Роберт замер на полушаге:
— Я не знал, что вы тут.
— Мы ждем уже почти четыре часа.
Роберт, прищурясь, смотрел на узкую, сдавленную голову, на непроницаемое лицо, на щуплое тело в полосатом полотняном костюме.
— День был тяжелый, — медленно сказал он. — Я как-то не привык, чтобы меня убивали.
В глубине карих глаз Ламотты что-то возникло. Насмешка. Удивление. А может быть, простой интерес. Тонкие губы сказали:
— Да, это меняет положение. И действительно может оказаться очень неприятным.
— Идите к черту, — сказал Роберт.
Старик сидел в большом синем кресле у декоративного камина, в котором вместо поленьев лежала охапка высохших цветов. На столике рядом с ним стоял запотевший бокал виски со льдом. Он был почти нетронут.
— Я знаю, что запоздал, — сказал Роберт. — Я ухожу.
Брови Старика чуть-чуть поднялись. Он молча кивнул на стул. Роберт словно не заметил.
— Мне не нравится, когда за мной охотятся. Это меня нервирует. И я ничего не узнал, кроме одного: все врут. Я даже не знаю, где пошла на дно ваша проклятая лодка. И я поищу себе другую работу.
Он вдруг осекся, заметив, что говорит с кэдженской интонацией. А я думал, что совсем от нее избавился… И думал, что у меня есть мужество. А его нет.
— Я остался жив и ухожу. Черт побери, у меня даже пистолета не было! Понимаете, как я себя чувствовал?
— Пистолет все равно не помог бы, — возразил Старик. — Стрелять они умеют лучше тебя. А с пистолетом ты вообразил бы, что можешь оказать сопротивление.
— У меня не было пистолета, — сказал Роберт. — Я так не согласен.
Опять эта проклятая интонация!
Старик снова указал пальцем на стул:
— Я ведь не знаю, что случилось.
Он так устал… Может, присесть на минутку?
— Только для того, чтобы вы перестали тыкать пальцем, — заявил он Старику.
Спина ныла, глаза наливались свинцом. Черт бы ее побрал! И зачем меня к ней понесло!
Под ногтями у него была грязь. Как он мог ее набраться в постели с Бетти?
— Я расскажу вам, что случилось.
Когда он кончил, Старик ничего не сказал. Он молча прихлебывал виски, и отпотевшие капли падали с бокала ему на лацкан. Ламотта сидел не шевелясь.
— Так что я ухожу, — сказал Роберт.
Старик, казалось, не слышал. Он смотрел в пустой бокал и встряхивал его, прислушиваясь к шороху льдинок. Злость Роберта сменилась раздражением, раздражение — скукой, и он забылся в пьяной дремоте.