— Когда ты спишь, нам спокойнее.
У Старика грустный вид, решил Роберт. Или он просто устал?
— Ну, мне пора.
— Сядь, — сказал Старик.
— Я ведь ушел от вас.
— Нет, — сказал Старик. — Сегодня ты отправишься на поезде в Чикаго, а оттуда в Денвер.
— Мне надоело ездить взад и вперед.
— Останься тут, — сказал Старик, — и тебя убьют.
Роберт молча глядел на Старика, стараясь понять.
— Я дорого заплатил за твою безопасность, — сказал Старик, — и не хочу, чтобы эти деньги пропали зря. — Он медленно поднялся с кресла. — Ты слышал наш разговор, и вопреки мнению Ламотты я вовсе не люблю терять деньги… Иди побрейся, если хочешь, но из дома не выходи. А я разбужу дочерей и скажу, чтобы они собирались.
Роберт замигал:
— Дочерей?
— Нам всем полезно отдохнуть. Скоро школьные каникулы, и монахини позволят девочкам недоучиться месяц.
— У меня трещит голова, и вообще мне скверно, — сказал Роберт. — Куда мы едем?
— В следующий раз не пей так много, оттого что перепугался, — сказал Старик. — А едем мы на Запад и весь его осмотрим. Может, я куплю там ранчо.
Они осмотрели весь Запад, как и обещал Старик, — от Монтаны (где он купил-таки ранчо: «Я иногда не: прочь поохотиться») до Аризоны, где они добросовестно обозрели Рио-Гранде. Несколько месяцев они старательно путешествовали: тряслись верхом на лошадях по каменистым дорогам, пробирались на мулах по таким узким и опасным тропинкам, что у Роберта кружилась голова и он закрывал глаза, тащились по узкоколейке к заброшенным рудникам, мчались в комфортабельных поездах по необъятным просторам, где час за часом взгляд не встречал ничего. Роберт помнил бесконечные, похожие как две капли воды горы и цветы на их склонах — водосборы, трогавшие его своей тощей уродливостью (что-то со мной не так, говорил он себе, если я начинаю придавать значение цветам), снежно-белые от лунного света песчаные равнины, кучи камней, увековечивавшие рождения, смерти и сражения. И ветры — секущие сухие ветры. Старик любил горы, а шум ветра вызывал у него мягкую, задумчивую улыбку, словно он что-то вспоминал.
Роберту от этих ветров становилось не по себе. И от Тихого океана тоже. Они поехали в Сиэтл, а потом в Портленд («Я еще их не видал», — сказал Старик) и по дороге совершили специальную экскурсию, чтобы посмотреть Тихий океан. Они стояли на краю голого осыпающегося обрыва и глядели вниз, за коричневую полосу, пляжа, на океан. Его поверхность то вздувалась, то опадала, словно он дышал. С того дня Роберт больше никогда не видел Тихого океана — ему отчего-то чудилось, что это было бы опасно.