Они путешествовали почти четыре месяца, и за все это время Старик ни разу не заговорил с Робертом о делах. Иногда появлялся Морис Ламотта, но, переночевав, тут же уезжал назад. Даже телефоном Старик как будто совсем не пользовался. Как он и сказал, это был полный отдых.
Когда они вернулись в Новый Орлеан, Роберт был женихом Анны, дочери Старика.
Он сам не знал, как это произошло. Ему помнилось, что он подумал: «Ей семнадцать, блузка спереди так и топорщится — пора бы ей замуж». Однако он совершенно не помнил, как предложил ей стать его женой. Но конечно, было именно так — не сама же она предложила, чтобы они поженились, в этом он был уверен. Слишком она была кроткой и благовоспитанной. Даже голос у нее был нежным и тихим: он словно еще звучал, когда она переставала говорить.
Роберт недоумевал. В ней не было никакой смутности, молчаливости. Она говорила ясно и умно. Как и отец, она любила горы — Роберт чувствовал, как она дрожит от возбуждения, когда смотрит на них. Она была молода и красива, а ему все время казалось, что она вот-вот обернется клубом дыма… и исчезнет.
Вот, наверное, почему, думал Роберт, уже устав от этих отвлеченных размышлений. Надо попробовать…
Он женится на этой красивой девушке. Хватит с него сырых садов и ожидания в темноте.
Он попытался представить себе, как это бывает, когда дома тебя ждет жена. Собственный дом. В первый раз. Даже когда была жива мать, они ютились у родственников. Дома дядей, теток и бог знает кого еще — все они были чужими и пахли другими людьми. Теперь его дом будет пахнуть только им, им одним. Будет принадлежать ему, и никому другому.
Старик, казалось, не радовался и не огорчался.
— Анне уже пора замуж. — Вот все, что он сказал.
И сама Анна как будто ни в чем не переменилась, только на смуглых гладких щеках появились пятнышки легкого румянца. Порой, когда она клала руку на локоть Роберта — мягкий, нежный жест, — в его тело ввинчивалась спираль судороги. И после двух-трех таких случаев он решил, что влюблен в нее.
Как-то вечером, уже в Новом Орлеане, он сидел в душной спальне и, глядя, как ночные бабочки бьются о лампу, медленно обдумывал все это. Потом, когда не облеченные в слова смутные мысли улеглись, в тишине, нарушаемой только шелестом бабочек да жужжанием случайно залетевшего москита, он пришел к выводу, что все, чего он хотел в жизни, уже достигнуто, уже ждет его. В первый раз мне достаточно. Пожалуй, мне достаточно.