— Так… Ничего.
— Андрюша, сегодня еще поработаешь. Пожалуйста, подумай над содержанием второй части.
— Я останусь упражняться здесь, — сказал Андрей.
Кира Викторовна подозрительно взглянула на него.
— У меня час свободного времени, — просто ответил Андрей.
— Конечно. Тогда останься.
— И у меня, — сказал Дед. — И я останусь.
— Ты позаботься о струне, мой милый. Сходи на склад.
Павлик развел руками: само собой разумеется, как же иначе. На склад он сходит обязательно и сменит струну.
Кира Викторовна пошла в учительскую. Кажется, все закончила: Ладя под замком, Андрей с Дедом репетируют, остальных отправила домой.
В коридоре встретила Олю Гончарову. Потрепала по голове. Чибис в ансамбле будет исполнять партию органа.
— Скажите, Андрей еще в школе? — спросила Чибис.
— Да. Он тебе нужен?
— Хотела с ним порепетировать. Алла Романовна согласилась помочь на регистрах.
— Где ты будешь?
— У Сим Симыча. Мне ведь надо… ауфтакт с Андреем, — опять сказала Чибис. Этот разговор ее смущал, она пыталась закончить его и никак не могла.
— Конечно. Пришлю его. Иди.
Чибис пошла вниз в полуподвал, в кабинет звукозаписи. Кира Викторовна вернулась в класс, подозвала Андрея:
— Тебя хочет видеть Оля, порепетировать. Пойди договорись — она у Сим Симыча.
— Опять зеркальце, — сказал Андрей. — Уже репетировали.
— Не нужно так с Олей. — Кира Викторовна тронула Андрея за рукав. — Я договорилась, что она будет аккомпанировать нашему ансамблю. Ты концертмейстер, с тобой ей надо работать специально. Она волнуется.
— Ладно. Можно посетить.
— Не очень подходящее слово. Ты не находишь?
— Извините.
— Хорошо. Но лучше так больше не говорить, чтобы не извиняться хотя бы передо мной. Если понял, пусть Дед пожмет тебе руку. Павлик! — Кира Викторовна подозвала Деда. — Пожми, пожалуйста, Андрею руку.
Павлик подошел. Ничего не понимает. Андрей усмехнулся, протянул ему руку.
— Все в порядке, Дед. Не волнуйся.
Кира Викторовна побежала в раздевалку. Она сегодня торопится: в Большом театре премьера, выступает ее муж Григорий Перестиани. Он солист балета. Надела шубу и снова побежала — теперь к выходу из школы. По пути положила на стол коменданту ключ от директорского кабинета.
— Выпустите Брагина, когда приедет Всеволод Николаевич.
— Под замком?.. — спросила комендант, не поднимая головы. Она еще что-то сказала, но Киры Викторовны уже не было в школе.
Татьяна Ивановна раскладывала пасьянс. На этот раз «могилу Наполеона». А этажом ниже, а именно в полуподвале, в нотной библиотеке, сидел ее друг Гусев и рассматривал сквозь увеличительное стекло фотокопию с тетради Бетховена, на которой было написано «Гейлигенштадт». Название города. В нем жил и работал Бетховен. Только сегодня днем Гусев появился в школе с этой фотокопией. Подлинник хранился в Москве. Тетрадь потом исчезла. Где была — неизвестно. Ее нашли в одном архиве после революции. Совершенно случайно. Гусев решил взяться за эту тетрадь: вдруг по ходу изучения что-нибудь выяснится интересное из ее прошлого, что-нибудь таинственное. Татьяне Ивановне он показывал следы воска от свечей и совершенно неразборчивые точки и черточки: они должны были обозначать ноты. Конечно, подумала Татьяна Ивановна, можно было бы забрать у Гусева увеличительное стекло и разбираться в своей «картинной галерее» и «могиле Наполеона», но Гусев занимается наукой, и его нельзя лишать технических средств. Он объяснил Татьяне Ивановне, что Бетховен стремился так же быстро записывать музыку, как она звучала у него в голове. Гусев прочитал об этом в одной книге. Он бетховенист и должен прочитать все о Бетховене. Не сразу, конечно, постепенно. В течение своей жизни. Гусева не надо держать под замком в кабинете директора, чтобы он работал. Гусев не такой человек. Он сам работает.