Советник вне себя от печали и отчаяния хотел схватить за горло бессовестного клеветника, но тот отступил от него и выставил обе руки перед его глазами. Эти руки были до того ужасны, покрыты язвами, струпьями и грязью, что вид их остановил несчастного мужа.
– Договаривай же, проклятый, договаривай!
– Извольте, если вам это угодно. Господин коадъютор советует вам получше присматривать за поведением прекрасного юноши, который с некоторого времени часто посещает вас.
– Какой это юноша?
– Господин Жан д’Эр.
– Жан д’Эр? Не может быть, это честнейший человек в мире.
– Этот лотарингский рыцарь – самая безнравственная душа, готовая на всякое бесчестье, – сказал нищий с сердечным сокрушением о чужих грехах. – На его совести лежит много тяжких грехов; надо опасаться, что он станет со временем развратнейшим вельможей при дворе, если только не последует вскоре заслуженная им казнь или не выгонят его.
– Но герцогиня Монпансье и его высочество герцог Орлеанский оказывают ему великое доверие.
– Это только доказывает, что его хитрость равняется его злобе.
– Нет, нет, это неправда; тебя не посылал коадъютор с этим поручением, и я не понимаю, что за цель…
– У господина кардинала нет другой цели, как только быть вам полезным. Кроме того, он дал заметить, что госпожа Мартино давным-давно…
– Кончай, змея, выпускай весь свой яд!
– …в самых лучших отношениях с герцогом Бофором.
– Давным-давно!..
Тут уж советник не вытерпел и, забыв все отвращение, которое внушала ему гнусная наружность нищего, бросился на него, но злобный вестник проворно отворил дверь и со всех ног бросился через все комнаты к выходу. Мартино догнал его на лестнице, но тут, при виде сбежавшихся слуг, он оправился и, вынув из кармана луидор, бросил его вслед бежавшему.
– Возьми, негодяй, ты забыл о вознаграждении, – закричал он.
Но нищий бежал без оглядки прямо за ворота и скоро исчез из вида.
«Денег не взял, – подумал советник, – нет, это не нищий».
В глубоком раздумье ушел он в свой кабинет. Взволнованный, терзаемый мучительными сомнениями, опустился в кресло перед конторкой, думая про себя, что переданная ему весть может быть основана на истине.
Долго сидел Мартино под гнетом невыносимой печали, погруженный в какую-то тяжелую дремоту. Он облокотился обеими руками на конторку, опустив на руки голову. Горячий поцелуй на руке вдруг пробудил его.
– Генриетта! – воскликнул он.
– Боже мой! Что с тобой, Арман? У тебя глаза полны слез!
Советник оглянулся и, увидев герцогиню Лонгвилль, вошедшую с его женой, хотел было встать и поклониться ей, но силы оставили его и голова его упала на руки.