Как известно, Венера Бордоне представляет не что иное, как портрет одной венецианки; этот художник был учеником Тициана и пользовался в Италии большой славой. Но Беатриче, видевшая, может быть, модель картины, хорошо знала, что сама она красивее ее. Ей хотелось возбудить соревнование Пиппо и показать, ему, что он может превзойти Бордоне.
– Клянусь кровью Дианы! – воскликнул молодой человек, любуясь Беатриче, – Венера в венце не более, как торговка устрицами из Арсенала, нарядившаяся богиней. Вот настоящая богиня любви и возлюбленная бога битв!
При виде своей прекрасной модели Пиппо, разумеется, оставил на время палитру и кисть. Беатриче испугалась уже, что она слишком красива и избрала ошибочный путь для осуществления своих планов. Тем не менее, портрет был начат; но Пиппо работал рассеяно; он уронил нечаянно кисть; Беатриче подняла ее и сказала, подавая своему любовнику:
– Твой отец также уронил однажды кисть; Карл Пятый поднял ее и подал ему; хотя я не императрица, но хочу подражать Цезарю.
Пиппо боготворил своего отца и говорил о нем не иначе, как с благоговением. Слова Беатриче произвели на него сильное впечатление. Он встал и открыл шкаф. – Вот кисть, о которой вы говорите, – сказал он, показывая ее Беатриче, – отец хранил ее, как святыню, после того, как властелин полу мира коснулся ее.
– Вы присутствовали при этой сцене? – спросила Беатриче, – не можете ли вы рассказать, как это было?
– Я был тогда ребенком, – отвечал Пиппо, – но хорошо помню все. Это случилось в Болонье. Там происходило свидание папы с императором; решалась судьба Флорентийского герцогства или, вернее, судьба Италии. Павел III и Карл V на глазах у всех разговаривали между собой на террасе, и в продолжение их беседы весь город молчал. В течение какого-нибудь часа все было решено; конные и пешие войска задвигались с оглушительным шумом, сменившим гробовую тишину. Никто не знал, что готовится; все горели желанием знать это, но было приказано соблюдать глубочайшую тайну; горожане с любопытством и ужасом взирали на передвижение войск обоих дворов; носились слухи о раздроблении Италии, об изгнаниях и созданиях новых княжеств. Отец работал в это время над большой картиной и стоял наверху лестницы, служившей ему подмостками, как вдруг воины с алебардами в руках распахнули двери и выстроились вдоль стены. Вошел паж и крикнул громким голосом, – Цезарь! – Через несколько минут появился император, затянутый в камзол, посмеиваясь в свою рыжую бороду. Отец, застигнутый врасплох и обрадованный этим неожиданным посещением, стал торопливо спускаться с лестницы; он был стар и уронил свою кисть, опираясь о перила. Все мы остались неподвижными: присутствие императора превратило нас в истуканов. Отец был сконфужен своей медлительностью и неловкостью, но не решался ускорить шаги, боясь упасть; Карл Пятый сделал несколько шагов вперед, медленно нагнулся и поднял кисть.