Уставшая одинокая женщина потерянно застыла посреди переулка, с трудом удерживая проклятую сумку, чувствуя, как теряют чувствительность пальцы ног. Надо было спешить, немедленно бежать домой, отогреваться. До дома оставалось совсем недолго, пять или семь минут по переулку, поворот налево и последний бросок через колодец двора. Но она уже не могла. Жалость к себе, усталость, печаль накрыли ее полностью и без остатка. Неверным шагом женщина добрела до стены ближайшего дома, прислонилась к ней спиной и тихо заплакала.
Сколько она так простояла, бог знает. Из омута печали ее выдернул новый ритмичный шум, четкий и ясный. Кто‑то шел по ее следам, быстрой и решительной походкой, широко печатая шаг.
Превозмогая слабость, неловко переставляя непослушные ноги, женщина поспешила дальше, домой. Даже после большой криминальной чистки декабря сорок первого Москва все еще оставалась не самым безопасным местом в мире. Сама она ни разу не сталкивалась с уличными хулиганами, не говоря уже о бандитах, но была наслышана о 'подвигах' лихого ночного люда. И это была еще одна причина, по которой полуночные бдения были так мучительны — постоянный риск и страх.
Она шла и шла, а незнакомец догонял. На каждый ее неверный шаг в скользкой, обледеневшей обуви он делал два или даже три, приближаясь с неумолимостью пушкинского командора.
Еще метр, еще два, еще чуть — чуть… Она миновала переулок, свернула к входу во двор и заворачивая, оглянулась. В неверном, мерцающем желтоватом свете уличного фонаря возникла из темноты крепкая, плотная фигура, почти бегущая за ней. Это было так неожиданно, что Наталья в испуге вскрикнула и бросилась бежать, не сомневаясь, что неизвестный преследует именно ее. В панике она забыла бросить сумку и, поминутно скользя, балансируя на грани падения, ковыляла через гулкий колодец дворика. Когда же она снова оглянулась, преследователь был уже рядом. Со слабым криком она прижалась к кирпичной стенке, выставив перед собой для защиты злополучную сумку и крепко зажмурившись.
— Здравствуйте.
Голос был негромкий, немного хрипловатый, низкий. Но какой‑то странный, почти совершенно лишенный эмоций. Так мог бы говорить фонографический аппарат.
Спустя почти полминуты она набралась смелости приоткрыть один глаз.
Он стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки. Фонарь светил ему прямо в спину, ослепляя Наталью, она видела лишь темный силуэт прямо перед собой. Силуэт неподвижно и терпеливо ждал.
— Зд — дравствуйте, — ответила она. Зубы стучали от холода и страха одновременно, она изо всех сил сдерживала дрожащий голос, но без особого успеха.