— Захотелось отдохнуть, вот и прилетела…
— На два дня?
Нет, решительно, иногда Саныч становится чересчур проницателен!
— Раз в десять лет — можно!
Он замолчал, допивая чай.
— Саныч! — не выдержала я.
— Чего?
— Как ты думаешь, что хуже: моральные проблемы или материальные?
— Хуже, когда они пересекаются, — хмуро ответил Саныч. И спросил:
— У тебя пересекаются?
Я обдумала ответ.
— Нет. Материально я в последнее время не страдаю…
— Вижу, — перебил меня Саныч.
— Только морально. Мне кажется, что это хуже.
Саныч почесал нос.
— Эль, — сказал он озадаченно, — если б я знал ответ на этот вопрос, то книги бы писал, а не в земле рылся. Понимаешь?
Я понимала. Никто не может мне помочь. Даже советом.
Но мне было хорошо уже оттого, что воздух пах йодом и теплым песком, что близко-близко дышало море, что в кружке плескался крепкий чай, что вокруг меня сидели умные и приятные мне люди, к разговорам которых я прислушивалась с почтением и интересом.
И еще мне было хорошо оттого, что весь завтрашний день в полном моем распоряжении. Самолет в Москву улетает только в понедельник. Следовательно, все мои проблемы откладываются почти на тридцать шесть часов.
— Саныч, дашь мне завтра покопать?
Он удивился.
— Ты же плов обещала!
— Мясо готово. А рис Майорыч сварит и все вместе перемешает.
— Майорыч туда окорочков напихает, — испугался Саныч.
— Не напихает! Побоится восстания рабов. Так что, дашь покопать?
Саныч недоуменно пожал плечами:
— Да ради бога! Помнишь свой старый раскоп?
— Помню. И?
— Я его законсервировал. Можешь порыться.
— Спасибо, — ответила я тихо.
Археология, скажу я вам, отличная трудотерапия! А при моих расшатанных нервах — вообще именно то, что доктор прописал!
И боги в качестве компенсации подкинули мне еще один прекрасный день. После царского обеда, который я проигнорировала, археологи собрались вокруг моего раскопа с тарелками и кружками в руках и принялись хором предлагать мне прервать работу и отведать пищи богов. Я коротко огрызалась. Меня вел вперед упорный рефлекс фокстерьера, который чует за метровой стеной земли лисицу.
— Ой! — сказала я вдруг.
Пальцы наткнулись на что-то твердое неопределенной формы.
— Что? Что там? — взволновался Саныч, уронил тарелку с остатками плова на песок и прыгнул в раскоп.
— По-моему, керамика, — растеряно ответила я, осторожно очищая края странного обломка.
— Элька! Если это то, что я думаю, я… я не знаю, что я с тобой сделаю!
В раскоп сверзились Игорек и Витька. Даже Коля бросил свое описание детского погребения и присоединился к нам. До самого вечера мы, как собаки, привлеченные запахом зарытой косточки, взволнованно суетились, очищая землю вокруг обломков керамической посуды, странных и непонятных на первый взгляд предметов, сделанных, тем не менее, человеческими руками.