«Я не могу ждать», — сказал голос.
Затем девочка быстро повернулась на спину, еще раз тяжело вздохнула и затихла. Через мгновение экран погас.
Я повернулся к Фишеру.
— Давай посмотрим еще раз.
Он перемотал пленку. Мне так и не удалось четко увидеть рот ребенка в тот момент, когда звучал голос. В комнате было слишком темно, а ее лицо частично накрывала тень от решетки кровати. Однако я не мог поверить, что голос мог прозвучать откуда-то извне — слишком четко он соответствовал шуму дыхания. И еще нельзя было не обратить внимание на то, что в конце ребенок повернулся. Было в таком поведении что-то жесткое, взрослое. Разве дети так двигаются?
Я не знал. Я нажал на паузу, остановив изображение лежащей в постели Бетани.
— Какое отношение это имеет к Эми?
Он посмотрел на меня.
— Ты шутишь? Я даже имя для них позаимствовал у тебя. Из твоей книги.
— Имя для кого?
— Ты только что его слышал, Джек. Слышал голос, идущий изо рта моего ребенка.
Я не сводил с него взгляда.
— Ты считаешь, что кто-то сидит внутри твоего ребенка?
— Не только в ней. Неужели ты не понял? — Он наклонился вперед, и его глаза загорелись. — Они чужаки, Джек. Они сидят внутри других людей.
Есть одно чувство, которое хороню знакомо полицейским. Ощущение, что человек, с которым ты разговариваешь, все это время лгал. В чем-то серьезном или в мелочах. Ты вдруг понимаешь, что мир, который он описывает, на голубом глазу и с самыми добрыми намерениями, просто не может быть реальным.
Я не верил, что Гэри лжет. Но ощущение было именно таким. Все считают, что психические отклонения впечатляют своими проявлениями, что это заколдованные непроходимые джунгли, откуда не каждому дано выбраться. Но это не так. Хоть это и не очевидно. Просто печально и горько.
Он заметил, как я на него смотрю.
— Нет, Джек. Ты сам все только что видел на экране.
— Я видел спящего ребенка. И слышал какие-то слова.
— Часть из которых он не способен произнести.
— Какая-то часть мозга твоего ребенка, Гэри, развивается с опережением. И ночью он оживает. Разговоры во сне еще ничего не означают. С Эми это иногда бывает. Когда она была ребенком, да и сейчас.
— В самом деле? — сказал Гэри с иронией.
— И что это должно означать?
— Объясни мне Моцарта, Джек.
— Не понял.
— Ребенок, сочинявший музыку в четыре года, — да, нам все прекрасно известно, но вместо того, чтобы задуматься о том, что это противоестественно, мы говорим: «Классно, каким вундеркиндом он был». Но как такое могло произойти — если только он не пришел в наш мир с огромной форой?
— Ты говоришь о реинкарнации, Гэри?