Выступление Джафара спустило собак с цепи. Те агенты ассасинов, что не успели скрыться, были уничтожены. Их выволакивали из домов, где те скрывались, и разрывали на части, забивали камнями до смерти, сжигали, окунали в кипящую воду, топили и душили. Их терзали, как страх терзал самих бенгальцев. Однажды во сне сгореть заживо – что может быть страшнее? Многие из них потеряли близких в разоренных деревнях, и теперь они крушили всех, кто был в этом виновен. А заодно под горячую руку возмездия попадали и те, кто сочувствовал борцам за свободу, кто верил в их невиновность. Кровь текла рекой. Дым погребальных костров поднимался над лесами и полями.
* * *
Глядя через узкое окно на черное от копоти небо, в темнице сидел мужчина. Ему было не так много лет, чтобы жаждать смерти, и все же он был к ней готов, как все его братья. Войны без смертей не бывает, а битва длится столетиями.
Этот бой они проиграли. Он видел, как убивают его соратников, но не сумел ни спасти их, ни скрыться. Он сражался, и многие полегли от его меча, прежде чем оружие вырвали из рук. Потом он упал, и на него набросились безумные люди. Это не были солдаты. Просто мужчины и женщины, те, кого он хотел спасти от британского гнета. Одни держали его, а другие били камнями, пока не раздробили обе кисти рук. Его нос был сломан, несколько зубов выбито, на ноге – разорваны связки. Но осознание поражения мучило его больше, чем физическая боль. Он знал, что придут те, кто направил волну народного гнева, и будут задавать вопросы. Воин не мог лишить себя жизни. Он был слишком слаб, и к тому же связан. Но он молился о том, чтобы смерть пришла за ним прежде, чем стервятники начнут разрывать его тело.
Было невыносимо жарко. Боль немного отпустила, но мучил зуд. Мухи налетели на открытые раны и облепили их. Лихорадочный пот заливал глаза. Он полулежал, прислонившись к стене, обездвиженный и беспомощный. От жажды потрескались губы и распух язык, перед глазами плыло. Когда же открылась дверь, он испытал не облегчение, а сожаление от того, что не успел прекратить дышать. Нет, скорее он сам откусит себе язык, чем раскроет тайны братства.
– Пей.
Его губ коснулась миска. Один глаз заплыл, но вторым он четко видел перед собой женщину. Она была прекрасна. Рыжие локоны, серо-зеленые глаза. Незнакомка протерла его лицо смоченным в воде лоскутом ткани.
– Я не тамплиер, – сказала она, опережая его вопрос.
– А кто? – говорить ему было тяжело, голос казался чужим.
Она нагнулась к нему ближе и ответила. Женщина говорила долго, и от каждого ее слова слабое дыхание ассасина учащалось. Он хотел бы ей не верить, но не мог. В его истощенную душу мучительным светом лились знания, дарующие жизнь и убивающие.