– Я потащу! Потащу!
Предатель попался догадливый, завозился в луже, Саныч не вытерпел, прихватил его за шиворот, поставил на ноги.
– Я потащу! Потащу!
Саныч поглядел на меня, я кивнул. Мы навесили котомки на предателя.
– Потом пристрелим, – зевнул Саныч. – Никуда не денется. Давай, фашист, двигай!
Живот у предателя снова забурчал то ли от страха, то ли от голода, но громко.
– Так ты, значит, гадюка, тоже жрать хочешь? – неприятным голосом спросил Саныч. – Проголодался, бедняга… Вот фашистская сволочь – его чуть к стенке не прислонили, а он о жратве думает.
Саныч вытащил нож, протер его о рукав.
– Плохо фрицы предателей кормят… Наверное, мало стараетесь. Надо вам больше вешать…
– Да не участвовал я! – выкрикнул гад. – Не участвовал! Это каратели!
– Ага, – равнодушно перебил Саныч. – Ты уже говорил, ты склад охранял, знаем. Охраняя склад, ты аппетит нагулял, я тебя сейчас накормлю… Стой смирно!
Предатель вытянулся, Саныч наклонился и отрезал кусок голенища у него с сапога.
– Слышь, Мить, а сапоги-то у полицаишки яловые. Хорошие, у меня батя на такие полгода копил, да все равно не купил. А у этого есть уже!
– Давай поменяемся! – неосторожно предложил предатель.
Зря это он. Саныч уже начал успокаиваться, а тут опять рассердился.
– Ты что, думаешь, что я твои фашистские сапоги возьму? Не, ошибаешься, дружок. Я их не возьму, я их тебя сожрать заставлю. Давай, жри.
Саныч сдернул с предателя мешок, отвесил затрещину, срезал кусок голенища и сунул гаду в рот.
– Жри.
Предатель выпучил глаза.
– Жри давай, – приказал Саныч. – Жри, не зли меня, я и так весь нервированный.
Он огляделся, выбрал поваленную осину, уселся на нее.
– Отдохнем немного. – Саныч вытянул ноги. – Митька, садись, кино посмотрим…
Я уселся рядом. Тоже ноги вытянул, пальцами пошевелил.
– Про Чарли Чаплина видел, фашист? – спросил Саныч. – Он там ботинок жевал? Вот и ты жуй. Жуй, считаю до трех.
Предатель стал жевать.
– Веселей, веселей, – подбадривал Саныч. – Раз-два, раз-два…
Предатель старался: изо рта у него торчал гладкий лоскут, как черный язык, длинный, неприятно пошевеливающийся, точно живой. Некоторое время я смотрел, потом отвернулся, закрыл глаза.
Саныч не мог остановиться, велел пережевывать пищу тщательней, чтобы извлечь из нее все питательные вещества, я старался не слушать. Со мной давно уже так – точно выключаюсь. Вот лампочка светит, а вот электричество кончилось. И сразу как-то – щелк. Сначала вроде чувствую – вот предатель, вот он гад, в руках злость начинает пошевеливаться… И все, пустота, как батарея садится.