Он услышал звук шагов внутри. Дверь открылась. Свет от лампы пролился на крыльцо. Агнес Ли выглянула наружу. "Отец!" - воскликнула она и бросилась в его объятия.
"Привет, моя драгоценная маленькая Агнес," - сказал он. - "Тебе следует быть поосторожнее с этими иглами для вязания там, за моей спиной, а то нанесешь мне рану еще хуже, чем бы это смогли сделать федералы." Она посмотрела на него со слабой улыбкой. Она редко улыбалась с тех пор, как ее сестра Энни умерла полтора года назад; они с Энни были близки, почти как близнецы. После того, как он поцеловал ее в щеку, она высвободилась из его объятий и позвала: "Мама, Мэри, Милдред! Отец здесь!" Милдред прибежала первой. "Жизнь моя," - нежно сказал он, обняв ее.
"Ну, как ты, моя любимица?"
"Ну папа," - сказала она тоном, который любой восемнадцатилетний использует для своих пожилых и одряхлевших родителей, подчеркивая тот прискорбный факт, что она когда-то была гораздо моложе, но сейчас-то уже достигла зрелости.
Ли не возражал; его младший ребенок был его любимицей, независимо от того, что она думала сама. "Как Кастис Морган?" - спросил он ее.
"Он счастлив и толст," - ответила она. - "Желуди найти легче, чем еду для людей."
"Такому счастливому толстому бельчонку не место в доме," - дразнил он дальше, - "ему место на сцене в сиянии славы". Она скорчила ему рожу. Он покачал головой в притворном негодовании.
Его старшая дочь вышла в переднюю мгновением спустя, вытолкав вперед колесное кресло с его женой. "Привет, Мэри," - обратился он к ним обеим. Мэри, его дочь, имела сильное сходство с женой, хотя ее волосы были темнее, чем у Мэри Кастис Ли, когда она была молодой. Он сделал три быстрых шага к жене и склонился, чтобы взять ее за руку. "Ну, как ты, моя дорогая Мэри?" спросил он ее. Она проводила в своем кресле большую часть времени; ревматизм сделал ее калекой настолько, что она едва могла ходить.
"Ты не писал нам о своем приезде," - сказала она немного резковато. Даже тогда, когда она была молода и красива - более чем полжизни назад, Ли вдруг подумал с некоторым удивлением, что он может вызвать в своем сознании ее тогдашний образ так же легко, как если бы это было позавчера - ее нрав был нелегким. Годы инвалидства не смягчили ее.
Он сказал: "Меня вызвали к президенту, и я сел на первый же поезд на юг. Письмо вряд ли обогнало бы меня, поэтому я здесь так внезапно. Рад видеть тебя, рад видеть вас всех. Твои руки, дорогая Мэри, я вижу, не устают вязать." Он указал на клубки, спицы и недовязанные носки, которые лежали у нее на коленях.