Но с какой стати? — удивлялась она. И, заново прокручивая все эпизоды, думала, что только в кино бывает красиво, когда главный герой храбро побивает обидчиков. Ей же все представлялось безобразным: удары, звуки падающих тел, столов и стульев. И он вовсе не был героичен, не было в его движениях ни красоты, ни удали, а просто ухватки сноровистого драчуна (откуда, кстати, у него такой опыт?).
Самое же плохое, что он теперь вообразит бог весть что! Он защитил ее. Он был в ее доме. Вдруг захочет предъявить счет? Не впрямую, для этого слишком умен и интеллигентен, а исподволь, прекрасно понимая, что она чувствует себя обязанной. Напроситься кофе попить к ней домой. И чем отговориться?
Когда Илья приехал в редакцию, кровь опять проступила через бинты. Все ахнули. Людмила размотала повязку и сказала, что рану следует обязательно зашить. Вызвала машину (у редакции был шофер на почасовой оплате), съездила с Ильей в травмпункт, там наложили ему пять швов и успокоили, что кость не тронута, удар поверхностный. В машине Людмила расспрашивала, как и что произошло. Ничего особенного, ответил Илья, хулиганы к девушке пристали, я вступился.
— Что за девушка?
— А я откуда знаю?
— Незнакомая?
— Абсолютно.
— Да… Сколько тебя знаю, не замечала в тебе склонности к подобным подвигам. Ты и драться-то не умеешь.
Что ж, думал Илья, она права. Я и сам не замечал за собой таких склонностей. И драться действительно не умею.
Драться ему приходилось: и в детстве, и когда в армии служил. Но это были драки сумбурные, взаимно неумелые. В зрелом же возрасте ему как-то везло, не попадал в подобные ситуации. И вот — вдруг. Он вспоминал и задним числом поражался, насколько был спокоен, насколько расчетливо расправился со своими соперниками, не проявив особого искусства и применив, в сущности, только один прием, которому его когда-то научили в армии: находясь в близком контакте с противником, сжать руки в кистях на уровне груди и бить локтем, одновременно вкладывая в удар вес тела. Все же остальное делалось по наитию. И оказалось так чисто, так гладко и, наверное, даже красиво, что Илья чувствовал в себе глупую мальчишескую горделивость. А то, что он не испугался, Илья, будучи аналитиком, объяснил не смелостью, а скорее легкомыслием. Ему всегда не хватало ощущения реальной опасности, он не умел ее чувствовать, как умеют многие другие. И поэтому совершил в жизни достаточно поступков, которые окружающими рассматривались как мужественные, решительные. И только Илья знал: нет, не в решительности дело, просто он почему-то никогда не верил, что с ним может что-то случиться, он все воспринимает отчасти как игру. Может, он инфантилен, но уж какой есть.