Спотыкаясь о счастье (Гилберт) - страница 46

Некогда добрый Бог с длинной бородой сотворил маленькую плоскую землю и поместил ее в самой середине небес, чтобы люди находились в центре всего. Затем явились физики и усложнили картину большими взрывами, кварками, черными дырами и силой притяжения, в результате чего большинство людей не знают теперь, где находятся. Психология тоже создала проблемы там, где прежде ничего не было, – обнаружив изъяны в нашем интуитивном понимании самих себя. Возможно, Вселенная имеет несколько малых измерений внутри больших, возможно, время в конечном счете остановится или потечет вспять, и, возможно, людям на самом деле ничего этого понять не дано. Но что нам всегда дано понять – это наше собственное переживание. Философ и математик Рене Декарт утверждал, что наше переживание – единственное, в чем мы можем быть уверены, и что все остальное, о чем мы думаем, будто знаем это, – только результаты переживания. И все же мы видим, что пока значение таких слов, как «счастье», трактуется каждым на свой лад, мы по-прежнему не можем быть уверены как в том, что два человека, объявляющих себя счастливыми, имеют одинаковое переживание, так и в том, что наше сиюминутное переживание счастья отличается от вчерашнего. И даже в том, что мы переживаем счастье вообще. Если цель науки – запутать и дать понять, что наши знания ничего не стоят, тогда психология в этом плане преуспела больше остальных.

Но, как и «счастье», «наука» – это слово, которое имеет слишком много значений для слишком многих людей, и поэтому, увы, довольно часто вообще ничего не значит. Мой отец, известный биолог, сказал мне недавно – после того, как думал над этим вопросом в течение нескольких десятков лет, – что психология не может быть наукой, потому что настоящая наука требует применения электричества. Электрошок, по-видимому, не считается. Мое собственное определение науки не столь категорично, но и я, и мой отец, и многие другие ученые сходимся в одном: если некая вещь не поддается измерению, ее невозможно исследовать с научной точки зрения. Ее можно изучать, и кое-кто может доказывать даже, что изучение подобных вещей, не поддающихся измерению, более ценно, чем все науки вместе взятые. Но это – не наука, потому что наука связана с измерением, и если вещь нельзя измерить – нельзя сравнить с показаниями часов или линейки или еще чего-то, отличающегося от нее самой, – она никогда не станет потенциальным объектом научного исследования. Как мы видели, чье-то персональное счастье чрезвычайно трудно измерить так, чтобы быть вполне уверенным в обоснованности и достоверности полученных данных. Люди порой не знают, что чувствуют, или не помнят, что чувствовали, но даже если они знают и помнят это, ученые не в состоянии определить, каким образом на описание переживания влияет само переживание. Следовательно, не знают точно, как интерпретировать утверждения испытуемых. Все это говорит о том, что научные исследования субъективного переживания – дело весьма нелегкое.