– Это моя вина.
– Нет, Ник. Убийства начались раньше, чем он добрался до тебя. Так поступают все мучители, насильники, убийцы, маньяки: заставляют жертву думать, будто это она их спровоцировала. Вроде сама же и виновата. Они врут. Жертвам. Себе.
– Как думаешь: все закончилось? Это вообще когда-нибудь закончится?
– А ты по-прежнему его видишь?
– Нет. После того… Может, я говорю глупости, но мне кажется, что мама его остановила. Когда я в последний раз видела ее под водой, она была очень… сильной. Пап, как мне ее не хватает. Привыкнуть не могу к тому, что больше не увижу ее.
– Мама и сейчас с тобой. И со мной. Она навсегда останется с нами. Мы ее любили, а она любила нас. Любовь не может исчезнуть.
Мне очень хочется верить отцовским словам. Хочется, чтобы смерть человека не обрывала полностью связи с ним. Но сейчас у меня совсем другие ощущения. Каждую секунду я остро чувствую мамино отсутствие. Пустоту пространства, в котором прежде была мама. Тишину там, где должен звучать ее голос. Жуткое одиночество при одной мысли, что она уже никогда не подойдет и не обнимет меня.
– Медальон, – напоминает отец. – Ты не против, если мы вернем его Айрис?
– Я согласна. Даже хочу этого.
Беремся за руки и идем к могиле супругов Хеммингс.
– Но как мы это сделаем? – спохватываюсь я. – Нельзя же просто положить медальон на могилу. Кто-нибудь его заберет.
– Я все продумал.
Отец лезет в рюкзак и достает садовую лопатку.
– Пап, ты даешь! Надо же, какой ты у меня предусмотрительный.
– Это еще не все.
Он достает бумажный мешок, полный крепеньких коричневых кругляшей, похожих на луковицы.
– Ты что, собрался сажать лук? На могиле?
– Глупенькая, это не те луковицы. Это нарциссы. Весной они расцветут.
Мы встаем по обе стороны травяного прямоугольника. Невдалеке от надгробного камня отец выкапывает небольшую траншею. Медальон я кладу посередине, но тут же снова беру его в руки.
– Там остались фотографии. Надо их вынуть.
Ногтем открываю створки медальона, вынимаю рамочки и вытаскиваю из них снимки. Что с ними делать – не знаю и пока просто запихиваю в карман.
– Правильно, – кивает отец и вдруг добавляет: – Я знаю, и ты знаешь.
– О чем? – спрашиваю я, защелкивая створки.
– Я знаю об этих снимках. Я знаю, что твоим отцом был Роб.
Теперь мой черед стоять с разинутым ртом.
– Серьезно? И давно тебе это известно?
– Всегда знал. С тех пор, как твоя мама сказала, что беременна.
– Ты… знал.
– Это ничуть не изменило моего отношения к твоей маме. Я любил ее и верил, что полюблю ее ребенка. Так оно и случилось. Я тебя люблю и всегда буду любить.