Шум справа выбивает меня из раздумий. Милтон. Выходит из калитки с металлическим мусорным ведром в руках. Милтон все делает не спеша и основательно. Ему в голову не придет закрыть калитку ногой. Нет, он ставит ведро на землю и аккуратно прикрывает калитку. Потом смотрит в мою сторону и, заметив меня, быстро отворачивается. Как малыш, которого застукали подглядывающим в щелочку. Но Милтон понимает, что я его увидела, и потому снова поворачивается, глуповато улыбается и робко машет рукой.
На самом деле глупее сейчас выгляжу я. Будет ли умный человек стоять, привалившись к входной двери своего дома? Но застенчивость Милтона поворачивает ситуацию в мою пользу.
– Привет, Милтон! – кричу я, отлепляясь от двери.
Он вытирает руки о брючины и идет мне навстречу. Мы останавливаемся посередине пути от его дома к моему. Полуденная жара совсем размягчила асфальт тротуара.
– Хотела поблагодарить тебя за цветы.
Милтон снова вытирает руки.
– Рад, что они тебе понравились. А то в прошлый раз я тебя ненароком огорчил.
Не знаю почему, но его бесхитростная доброта что-то задевает в моей душе. Из глаз брызгают слезы. Я отчаянно моргаю, чтобы их остановить, но они берут свое. За считаные секунды мое лицо мокреет от слез. Всхлипнув, я уже реву по-настоящему.
Большинство людей теряются, когда рядом плачут. Наверное, Милтон из их числа. Он изумленно смотрит на меня и бормочет что-то вроде: «Во ты даешь». Но потом лезет в карман и вынимает белоснежный, идеально отглаженный хлопчатобумажный платок, одним взмахом разворачивает его и протягивает мне. Затем подходит и обнимает за плечи. Молча, без единого слова. В его объятиях нет ничего неуклюжего и грубого. Но они меня утешают – теплые, ненавязчивые, человеческие объятия.
Даже не знаю, из-за чего развела сырость. Слезы текут и текут, пока их запас во мне не кончается. Сразу становится легче. Надо было позволить им вылиться.
Платком Милтона вытираю лицо, потом осторожно высвобождаюсь из его рук.
– Легче стало? – спрашивает он.
– Да… Сама не знаю.
Мы садимся на невысокую садовую ограду. Рядом. Платок насквозь мокрый.
– Слушай, я выстираю платок и потом отдам. Еще раз спасибо.
– Если хочешь, оставь себе.
Милтон не спрашивает, что у меня случилось, и от его деликатности у меня вдруг появляется желание все рассказать.
– Милтон.
– Да.
– Тебе хочется, чтобы твоя жизнь оставалась такой, какая есть, и не менялась?