Элион шагнул вперед:
– Обойдемся без чудовищ.
Акива хорошо знал Элиона. И уважал. Среди выживших императорских бастардов тот был одним из старейших; но при этом еще в силах, и седина еще едва тронула его волосы. Мыслитель, стратег, не склонный к браваде и неоправданному насилию.
Акива развернулся к нему:
– Обойдемся? В Доминионе сейчас пять тысяч воинов. Иаил на троне, и он отдал приказ о формировании второго легиона.
– А чудовища… Сколько их пришло?
– Не чудовища – химеры. В настоящий момент – восемьдесят семь.
Элион усмехнулся. Не презрительно, печально.
– Восемьдесят семь… Горстка. И чем это нам поможет?
– Тем, что у нас будет на восемьдесят семь бойцов больше, – сказал Акива.
Для начала – восемьдесят семь. Он пока не объявил, что среди химер появился новый воскреситель.
– Восемьдесят семь воинов. И у каждого – хамса. Направленная против Доминиона.
Элион уточнил:
– Или против нас.
Веский аргумент. Акива по-прежнему чувствовал тупую ноющую боль в животе: там, куда пришлась вспышка «глаза дьявола». Он возразил:
– У них не больше причин любить нас, чем у нас. Даже меньше. Что осталось от их страны? Но наши интересы совпадают. По крайней мере, на данном этапе. Белый Волк пообещал…
При упоминании о Белом Волке они утратили самообладание.
– Белый Волк жив?!
– Ты оставил его в живых?!
Голоса эхом отдавались от сводов пещеры, множились, кружились в призрачном хоре.
– Генерал жив, да, – подтвердил Акива. Ему пришлось их перекрикивать. – И нет, я его не убил.
Если бы вы только знали, чего мне это стоило.
– И он не убил меня. Хотя мог. Очень даже мог.
Крики резко смолкли, а потом погасло эхо. Однако Акива внезапно почувствовал, что говорить ему больше не о чем. Когда речь заходила о Тьяго, вся его убедительность куда-то девалась. Будь Белый Волк сейчас мертв, помогло бы это Акиве обрести красноречие?
Думай не о нем, приказал он себе. О ней.
Он помнил.
И произнес:
– Все это в прошлом, а нас ждет будущее. Настоящее – всегда лишь мгновение, отделяющее одно от другого. Мы балансируем на самом краю этого мига, и именно он определяет, какое будущее мы построим. Всю жизнь за нас решала Империя. У нас было только одно возможное будущее – уничтожение чудовищ. И вот они уничтожены. Будущее стало прошлым. Но мы-то живы! Пусть нас осталось меньше трех сотен и мы по-прежнему скользим вперед на краешке одного мгновения… Куда, в какое будущее мы движемся? Теперь решать не Империи, а нам. Что до меня, я хочу…
Он мог сказать: «Смерти Иаила».
Это было бы правдой. Но существовала еще одна, куда большая правда, и она перекрывала все остальное. Память пробудила глубокий голос, произнесший: